Филипп Палмер - Ничейный космос

Мне вдруг захотелось выйти в открытый космос. Противиться порыву я не стала и, надев скафандр, на страховочном тросе выбралась через шлюз. Смотрела, как уходит вдаль родная планета, а в ушах у меня звучала четырнадцатая симфония Пьетро Мачана — резонанс колокольного звона наполнял тело, и казалось, будто я вознеслась на Небо, где сижу одесную Господа Бога.

Но на сердце все равно оставалось темное пятнышко, ведь в глубине души мой мальчик ничуть не изменился. Я прекрасно знала, что есть целые планеты, где рабы обслуживают РД, что слабых детей на Земле убивают сразу после рождения и что время от времени кого-нибудь из ныне живущих убирают в произвольном порядке, иначе в мире бессмертных в конце концов наступит момент, когда за желаемым придется встать в очередь.

А случиться подобному никогда не позволят.

Конвейерная эвтаназия и массовое отравление неугодных, уродливых и слабых стали общепринятой практикой. Новорожденных тщательно проверяли: младенец, не получивший сертификат на соответствие стандарту качества, убивался. Аборты канули в Лету — детоубийство посчитали куда более приемлемым способом.

Этот неестественный отбор гарантировал достаток всем, кому позволили жить. От них требовалось только одно: отработать в год энное количество часов оператором РД, чтобы механизм человеческой цивилизации не остановил своего хода.

Разумеется, для кого-то операторство — чистый кайф. Побег (виртуальный) в преисподнюю, сражения с чужими, изнасилование и убийство себе подобных — прекрасный способ избавиться от приевшихся красоты и совершенства Земли.

Питер называл это механизмом общественной безопасности. Я соглашалась с ним, но не полностью — часть меня никогда не примет скрытой доли айсберга под названием Цивилизация Питера.

В то же время я спрашивала себя: есть ли альтернатива? Неужели лучше вернуться в эпоху преждевременной смерти, болезней, старения, бедности, голода и несправедливости?

Абсурд. Путь Питера показался мне наименьшим из зол.

И я решила не думать об оборотной стороне медали, предпочтя помнить доброе и светлое. Убийство, геноцид, изнасилование, унижение, деградация людей на сотнях, тысячах других планет Обжитого космоса — да, это реальность и правда, но лучше на них не зацикливаться.

Таков был мой выбор тогда. Возможно… Впрочем, нет, нет и нет.

Нет, я сказала.

Не стану заглядывать в прошлое, не стану корить себя. Не позволю своей совести такой роскоши. Смотреть вперед и только вперед.

Мне приходилось подолгу бывать в одиночестве. Тогда я слушала музыку, стала писать и пишу до сих пор (мемуары). Прослушивала записи из мысленного дневника, который вела с тех самых пор, когда появились мозговые имплантаты.

И я была счастлива. Я уходила все дальше в глубину Обжитого космоса, в область Иллирии и Корнблата, прекрасно зная, что в каких-то двадцати световых годах от меня — чудовищная, искажающая пространство пропасть Ничейного космоса.

Я летела и летела… и…

Я чувствую, будто вместе с кораблем растворяюсь в пространстве. Мое судно мчится на околосветовой скорости, солнечный парус ловит порывы солнечного ветра, и тот несет нас вперед. Сенсоры следят за температурой, уровнем космической радиации, система калибрует ускорение, а мои глаза жадно всматриваются в игру спектра, на который распадается солнечный свет. Я перевожу взгляд на приборы, потом опять — на обзорный экран; вновь — на приборы… Чувствую, как нас подгоняют порывы солнечного ветра… нет, «солнечного ветра» повторилось три раза, сотрем. Пишем: потоки пульсирующих фотонов бьют в мои плавники, и солнце, желтый карлик, обжигает мне щеки…

Близится последняя битва, кульминация всех наших усилий.

Боишься?

Разумеется, нет. А ты?

Боюсь.

Что за вздор! Ты компьютер. Ты не можешь бояться, лгунишка!

Не больший лгунишка, чем ты.

Твоя правда. Я в ужасе. Не могу ни спать, ни есть. Такого со мной уже много лет не случалось. Даю слабину.

Чего именно ты боишься? Смерти?

О нет. Я смотрела ей в глаза столько раз. Нет, не смерти я боюсь — жизни.

— Мы готовы?

— Готов, кэп.

— И я.

— Готова, Флэнаган.

— А мне нужно по-маленькому.

Ух, Джейми, я тебя… Грозно смотрю на него, и он ссытся в абсорбирующие подштанники скафандра. Я командую:

— В атаку!!!

Война уже осточертела, и битва не разжигает во мне азарта. Но мы здесь только ради нее. Нападаем.

Я все вижу, словно в тумане, сквозь поволоку усталости. Наши тела двигаются сами собой, без команды сознания.

Брэндон ведет корабль меж ракет перехватчиков. Мы сбрасываем на Корнблат бомбы из антивещества, и система обороны пропускает их. Системе защиты на самих людей наплевать, она за бакен боится.

Запускаем ракеты. Они ныряют в атмосферу, огибают планету и на второй космической возникают за спинами корнблатцев. Бьют их под хвост. Бах! бабах-бах-бах-бах-бах!

Бах!

Атака по двум направлениям весьма эффективна. Мы здорово бьемся. Силы обороны Квантового бакена очень малы — почти все корабли Гедира мы уничтожили, а новых он еще не построил.

И все равно битва получается очень жестокая. Мы наконец пробиваем силовые поля бакена и выпускаем рой нанобомб. Они пробуриваются сквозь обшивку корабля-носителя и выжирают ядерное вещество бакена. Станция нейтрализована, но не уничтожена. До победы рукой подать; главное — чтобы атака не захлебнулась.

— Приготовились — входим!

— Есть, кэп.

— Есть приготовились.

— Стыковка и высадка.

— Есть стыковка и высадка.

Наше судно подается вперед. Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю. Пусть мысли улягутся. Мною овладевает неестественное спокойствие.

На секунду я позволяю себе надежду…

И вдруг звездолет тормозит. Я чуть не вылетаю из кресла, гляжу на Брэндона — ведь тормозит он, да так грубо и неуклюже. Бледнея, наш астрофизик вслушивается в сообщение у себя в наушниках.

— Что такое?! — гавкаю я на Брэндона.

— Кэп… — Он едва шевелит губами.

— Тут новости с Кембрии.

Предвижу дурное.

— А эти твои новости, мать их так, подождать не могут?

— Нет.

— Ну что же там?

— Планету вновь захватили РД. Земля включила резервный Квантовый бакен.

— ЧТО-ООО?!!! — вопит Джейми.

— А откуда у них этот хренов резервный бакен?

Кидаю свирепый взгляд на Лену.

— Ты знала, да?

Лена смотрит на меня испуганно; Похоже, не знала.

— Мы столько сделали, стольким пожертвовали, — горько плачет Джейми.

Лена хмурится, будто пытается что-то расслышать.

— Мне очень жаль, — говорит она. Мы все смотрим на нее с ненавистью.