Алексей Иванов - Победитель Хвостика

Этакие передряги.

Правда, охотник-то и спас меня. Но через это вы лучше рыбу на базаре берите, рыбачить, сами пони­маете, себе дороже.

Конец рассказа Ричарда «Рыбалка»

— Однако время поджимает, — сказал Бараба­нов. — Пальцев-то раскипятится, да начнет сухонь­кими ручонками махать, да забегает кругами... Ты знаешь, Маза, презабавные истории, как мы с ним вчера на экскурсию ходили?

— Нет, — сказал Маза.

— Тогда слушай. Рассказываю историю про экс­курсию Пальцева. Надысь пошли мы с Пальцевым на экскурсию. А Пальцев прославился тем, что при­думывает новые способы научной работы. Вот и на этот раз он придумал рассказывать про растения разнообразные легенды и мифы. Пошли мы это, значит, а он возьми да и найди адонис. Стал он тогда расска­зывать: «Однажды один древнегреческий царь зато­чил одного юношу в темницу...» Тут он осознал, что забыл продолжение, долго вспоминал, делал вид, что переживал за юношу, и задумчиво закончил: «Вот та­кая сказка...»

- Ничего не соображает, — подвел итог Маза.

- Во-от... А на водохране стали купаться, он не­ожиданно для себя и предложил: давайте, мол, ото­жмемся раз по тридцать для бодрости, а?.. Сам хлоп на живот и давай отжиматься. Раза три отжался, да побаг­ровел, да глаза выпучил, да затрясся. Вскочил и гово­рит нам эдак раздосадованно: «Никакого эффекта!..»

- Один Витька увлекся отжиманиями и ничего не заметил,— сообщил Внуков.

— Давай каждые-то пять минут припоминать!.. — заворчал Витька.— С ума вы, что ли, сошли?..

- Это ты, Витька, с ума сошел, — мягко сказал Николай Марков.

— Ты и раньше-то был того, не в себе маленько, - заметил Свинья.— А сейчас, видно, и накрылся медным тазом...

— Свинья, ты дурак, — вкрадчиво и настойчиво сказал Витька.

— Почему это я? — удивился Свинья. Спор на­чинал приобретать теоретический характер.— Ошибаешься ты, Витька. Ты не спеши, ты трезво рассуди, мы же тебя не торопим. А если желаешь, можешь даже спросить хоть у кого. Просто выйди на дорогу и спроси у первого встречного, кто из нас двоих является дураком. И первый же встречный скажет, что дурак — ты.

- Нет, Свинья, это ты дурак, потому что ты мне завидуешь и плетешь козни. Ведь не скажешь же ты. что любишь меня!

- Конечно не люблю, я же не дурак. Но и не завидую — участь-то твоя незавидная. Положа руку на сердце, я тебя, Витька, ненавижу.

- Я и говорю, что дурак! К тому же еще и агрессивный! — обрадовался Витька.— Тебя надо изолировать, а то вдруг вон Мазу поцарапаешь!

- Уел, — скептически хихикнул Свинья. — Ненависть к тебе ведь не повод для вывода, что я дурак. Вот ты, Витька, как ко мне относишься?

- Нормально. Спокойно.

— Вот я и говорю: разве к дуракам можно так относиться? Их надо ненавидеть, как я тебя, к при­меру. В душе, конечно. Ну, убедил я тебя?

- Ладно, убедил, — раскипятившись, согласился Витька. — Я дурак, а ты умный. Тогда я скажу, что безнравственно жрать баранки человека, которого ты в душе ненавидишь. И сидеть на его койке безнравст­венно. И кружкой его пользоваться. И мазью от ко­маров. И кедами. И зубной пастой. И энцефалиткой...

- Ты, Витька, ктырь, — сообщил Свинья. — Ты даже не дурак, а злобный недоумок.

- Время! — сказал Николай Марков. — Пора за работу.

Сбавляя накал, солнце медленно уходит за чер­ные зубцы соснового бора. Небо заливает аквама­рин и приносит с собою звезды, как волна приносит с берега песчинки. Густая синяя тень опускается на биостанцию. Выщербленные стены домиков и кос-гяшки забора смутно белеют. Зажигаются большие, голые, неуютные окна, и в их свете вьется мошкара. Над дальним лесом стоит облачный вал — скуль­птурно-объемный и лимонно-л иловый. В зените бес­пощадно ярко в ореоле своего холодного огня сияет режущая глаз луна, покрытая полупрозрачными мо­рями.

Рядом со мной на бревнах возле самопального теннисного корта сидит Толстая Грязная Свинья. Танька-ведьма сказала мне, что сегодня мы пойдем в лec по одному очень важному делу и нужен человек, который помог бы мне дотащить зеркало и оконную раму.

- А зачем они? — поразился я.

— Не твоего собачьего ума дело, — ответила она.

Танька появляется из-за кустов и идет к нам. За­метно, что она нервничает. Она глядит на нас и шипит:

— Гос-споди...

Вслед за ней мы направляемся к домику Тимо­фея Улыбки. Оконная рама стоит в крапиве у зад­ней стены.

— Берите, уроды, — говорит Танька.

Кряхтя, мы поднимаем раму, и, ругаясь на нас, Танька кладет сверху зеркало.

— Давайте, — говорит она. — И только попробуй­те мне разбить!..

Мы выходим на шоссе.

Ночью у деревьев вырастают какие-то новые вет­ви, которые перекрывают дорогу, как галерею. В со­сновых лапах тихо, но очень напряженно, изредка там мелькают электрические искры. Над ветвями плывет луна, и деревья вершинами смахивают с ее боков светящуюся пыль. В молчании мы выходим за поворот.

На другом конце дороги, заметив нас, поперек шоссе застывает ярко освещенный пустой троллей­бус. Вдруг его рога-усы на крыше прижимаются к корпусу, двери, лязгая, захлопываются, он с гудением быстро разворачивается и кидается прочь, за холм.

— Стой, бандюга!.. — не ускоряя шага, ему вслед звонко кричит Танька и раздраженно сообщает нам: — Вынюхивает тут, ездит все, высматривает что-то... Ре-зи-дент!..

Мы со Свиньей ничего не говорим.

Долина простирается перед нами, ночью неожи­данно широкая и туманная. По ней стелются седые гривы, изредка мелькают какие-то тени. Вдали, за волнующимся, мерцающим голубым озером полночного луга, по которому разбегаются лазурные круги, темнеет невысокая насыпь. Изредка к мосту пролета­ют поезда и электрички. В электричках у раскрытых дверей сидят мужики, глядят в лицо тьмы, курят с пониманием и бросают вниз окурки, которые алыми огнями катятся в воздушных вихрях над рельсами.

- Куда мы идем, Тань? — робко спрашиваю я.

- Всюду нос суешь, всюду лезешь, — ворчит Ганька. — На одну поляну идем возле Старой Багарякской дороги... Будем проходить первую ступень в самоочищении — очищаться от суеты. Чтобы в зелье кровь пошла без ее гена. И чтобы в крови реципиента ДНК выстраивалась по ее подобию...

- А почему от суеты? — не унимаюсь я. — Может, например, лучше от обмана?..

Мы доходим до Старой Багарякской дороги и снорачиваем на полузаросший проселок. Сверху наваливаются деревья, и становится совсем темно, лишь в чаще изредка пробивается свечение фосфо­рической плесени да под опавшей листвой и хвоей горят, как красные лампы, невысокие мухоморы.

- Обман — производная духа, — поясняет Танька - А суета зачастую одна из составляющих. Суета - это коррозия духа.

— А мне можно очиститься от суеты?.. — вдруг тихо просит Барабанов. — Может, и я кого-нибудь полюблю?..