Михаил Пухов - Путь к Земле («Кон-Тики»)

Звук, разумеется, был выключен – слушать тоже было особенно нечего. Сплошные тексты «а-ля Рыжковский»: настойчивые призывы лунных диспетчеров соблюдать спокойствие и оставаться на месте до подхода аварийной команды. Коршунов отключил связь, передав на «ЮГ» свое заключение о причинах катастрофы: внесистемный рой и так далее. Мы проверили расчеты в последний раз, потом Коршунов нажал стартер…

Точка либрации, кстати, вовсе не неподвижна – увлекаемая Луной, она несется в пространстве (если позволительно сказать так о нематериальном объекте), проходя за каждую секунду без малого километр. После короткого, но интенсивного торможения скорость «Кон-Тики» уменьшилась вчетверо, мы быстро отставали от Луны и точки либрации. Вскоре обломки «Лагранжа» затерялись среди бесчисленных звезд. Земля еще крайне слабо влекла «Кон-Тики» к себе, а Луна стремительно уходила вперед, и ее влияние на наше движение становилось ничтожным. «Луна – это маскон! – сказал Коршунов спустя сутки, когда ее диск сравнялся по размерам с земным. – Маскон – концентрат массы в гравитационном поле планеты! Помнишь нашу орбитальную вылазку? Он чуть-чуть подпортил нам траекторию, а потом мы и думать забыли о нем! Так и Луна, штурман. Увеличь Землю до размеров лунной орбиты, тогда ты меня поймешь!»

Он был прав, принципиальной разницы нет. Звездолетчик-инопланетец, пронзающий Солнечную систему на релятивистской машине, наверняка именно так и учитывает Луну в своих штурманских выкладках. Удалившись от настоящего маскона, мы тут же о нем забыли (если не считать моих сугубо личных неприятных воспоминаний). Теперь мы ушли от Луны. Значит, пора забыть и о ней…

Земля влекла нас к себе, но сначала едва заметно. «Кон-Тики» словно несло неторопливым океанским течением. Лишь к исходу третьих суток радиальная скорость перевалила за километр. Горизонтальная составляющая (вернее, трансверсальная – так ее называют специалисты) менялась еще медленнее. Мы прошли около половины дороги, впереди лежали заключительные 200 тысяч километров. Здесь-то Коршунов в соответствии с предварительным планом и провел первую – она оказалась последней – коррекцию траектории: подогнал фактическую скорость под расчетную. Времени на это ушло немного, топлива тоже, резерв остался нетронутым.

– Идем точно, – сказал Коршунов, взглянув на приборы. Задумался на секунду и с укоризной добавил: – Напрасно, штурман, ты не заказал парашютов.

– В каком смысле?

– Мы собирались заправиться на «Лагранже», – сказал он, помолчав, – и пойти по орбите перехода с перигеем в две тысячи километров. Там мы бы притормозили и вышли на рандеву с «Коперником»… Так?

Я кивнул. Возразить было нечего: именно таковы были наши недавние планы.

– Но злополучный рой все испортил, – продолжал Коршунов. – Не буду говорить о «Лагранже» – восстановить его будет непросто, но это нас уже не касается. Рой заставит нас пойти по нынешней траектории, с заходом в атмосферу. Она отберет у «Кон-Тики» те самые три километра в секунду, на которые не хватает топлива. Так?

– Естественно, – кивнул я. – Но при чем здесь парашюты? Даже когда мы сбросим три километра, скорость останется космической. Пусть не второй, а первой – какая разница? Парашюты на восьми километрах в секунду – это, извини меня нонсенс.

– Почему обязательно на восьми? – прищурился он. – Не так давно один мой знакомый сразился с электронным бюрократом и проиграл, но… В каждом поражении, Саша, скрыты корни грядущих побед! Теперь у «Кон-Тики» полная атмосферная оснастка, и мы пойдем в атмосфере не как слепое Тунгусское тело, не как беспомощная игрушка бьющих навстречу потоков! Нет, штурман, мы пойдем в атмосфере как люди, как повелители стихии, а не ее рабы! Мы можем теперь играть силой сопротивления как нам угодно, можем ее уменьшать, направлять ее куда пожелаем! Как птицы, штурман! Как птицы!

Он внезапно умолк, тронул пальцами лоб, блеск его глаз угас. Я понял, о чем он вспомнил: вот уже двадцать лет он видел птиц разве только по телевизору.

– Все это так, – прервал я неловкую паузу. – Но «Кон-Тики» пойдет куполом вперед, торможение и так будет максимальным. Меняя ориентацию, мы в крайнем случае его уменьшим…

– Грамотно рассуждаешь. – Взгляд его снова стал непроницаемым. – Становишься профессионалом.

– Ну, на аэродисках я когда-то гонялся. Еще в школе, я мечтал тогда стать космонавтом. Как-то дошел даже до полуфинала области. Хороший спорт.

– Да.

– Так вот, если уменьшить сопротивление, остаточная скорость станет больше, тормозной эллипс вытянется, нас опять унесет неизвестно куда…

– А повторный вход? – напомнил Коршунов, он уже окончательно успокоился. – И что нам мешает с первого раза нырнуть поглубже, допустим, до шестидесяти? И никаких тормозных эллипсов… Нет, штурман, насчет парашютов ты явно дал маху.

– Но куда бы мы их пристроили? – поинтересовался я. Это тебе не стабилизаторы – приварил, протянул две тяги, и все дела. Парашютная система – устройство сложное и громоздкое.

– Ты прав, Саша, – вздохнул он. – Все равно жалко. Будем почти на месте – и снова орбита, маневрирование, причаливание. А дальше что? Осточертело все это. Атмосфера, по-моему, лучше.

– Соскучился?

– Ты имеешь в виду Юпитер? – поморщился он. – На гигантах, Саша, такие фокусы не проходят. Все эти вылазки в атмосферу. Слишком они у них жесткие. Тяготение мощное, градиент плотности колоссальный!.. Малейший промах – и ты либо вязнешь в газе, либо вообще его не замечаешь. Земля и Венера – дело другое. А самые мягкие оболочки – у Марса да у Титана…

Он замолчал, погрузившись в воспоминания. Конечно, в его высказываниях имелось зерно истины, но было поздно, время решений давно миновало. «Кон-Тики» шел прежним курсом, плыл по течению, кругом сияли звезды, и не было в мире силы, чтобы заставить наше суденышко свернуть с выбранного пути. А еще через несколько часов стало не до разговоров – ход событий резко ускорился, ситуация стала меняться стремительно. Спокойное океанское течение кончилось: скорость «Кон-Тики» измерялась уже километрами в секунду и непрерывно росла, Земля надвигалась, мы падали к ней, падали почти по прямой, проваливались в гравитационную воронку, в бездонный колодец ее притяжения. Если продолжить аналогию с океаном, «Кон-Тики» низвергался в чудовищный водоворот, несравнимый даже с легендарным Мальстремом!..

Коршунов включил двигатель на двухстах километрах.

Это было намечено заранее. Орбита, получающаяся после прохождения атмосферы – так называемый тормозной эллипс, – необычайно чувствительна к самым небольшим изменениям скорости входа. Для малых судов, вроде нашего, важен и другой фактор: масса корабля из-за расхода топлива заметно уменьшается, и он потом тормозится сильнее. «Бывает выгоднее просто слить топливо, – рассказывал Коршунов, – чем тормозить движком. Так иногда делают».