Ольга Онойко - Сфера 17

Почему?

Этого не знает никто, кроме самого Доктора и, может быть, Эшли Кейнса.

Доктор парадоксален.

Он говорит — сохраняйте трезвость мысли, товарищи начупры, только народу не проболтайтесь: наша с вами Революция есть банальный передел собственности. Только для Неккена и Манты вопрос заключается в том, хапнут они новый кусок в придачу к тем, что уже сожрали, или не хапнут, а у нас с вами кроме Циа ничего нет и не будет. Поэтому мы — меньшее зло.

И немедленно говорит — мы держимся на чистой идее, а этим уродам-«диссидентам» тупо платят, и Манта, между прочим, платит не хуже Неккена.

Удивительно, но и то, и другое — правда. Кстати, он главный диссидент Циалеша.

В этом он весь.

Доктор то и дело ставит на уши внутреннюю сеть, публикуя статьи, за которые по всем прикидкам положен расстрел. Он называет это «тряхнуть стариной» и «игра на упреждение». Внутренняя сеть планеты контактирует с внешней сетью Сверхскопления, за ситуацией на Циалеше следят. Кто-то должен обличать кровавый режим и кричать о правах человека, и это должен быть свой человек… Зондер, пожалуй, единственный среди нас, кто думает об отдалённом будущем. Он придумал Союз независимых миров внешних сфер. Он составил план, в соответствии с которым Совету Двенадцати Тысяч придётся признать Народное правительство Циалеша законным. Он наш кладезь идей и мозговой центр… всё бы хорошо, но он, к тому же, единственный человек, которому всецело и безусловно доверяет товарищ Кейнс, а это уже слишком. Если же учитывать тот факт, что товарищ Кейнс параноик, а товарищ Зондер — единственный психиатр, которому разрешён доступ к главной голове Циа, ситуация становится ещё сложнее. На Доктора слишком многое завязано в нашей системе. Это опасно.

Он сам этим недоволен.

«Незаменимые специалисты» — классическая ошибка менеджмента. В моё время о ней рассказывали на первом курсе. Но теория и реальность — не родня друг другу, и потому в реальности раз за разом повторяются классические ошибки… Нам уже довелось прочувствовать, насколько это опасно.

Однажды Доктора взяли.

Я помню, как среди ночи летел через город к Линну, начупру юстиции. Я был в панике и в ярости, водитель это чувствовал и помогал единственным, чем мог — превышал скорость. Если бы мы тогда врезались в какой-нибудь небоскрёб, нам бы пришёл конец… Мне казалось, что всё делается слишком медленно, ужасающе медленно. Мне пять минут пришлось препираться с ночной дежурной, требуя, чтобы она разбудила Рэя, потом сам Рэй, отупевший со сна, не мог понять, что от него хотят.

Рэй, кричал я в микрофон гарнитуры, Доктора взяли!

Кто взял, огорошенно спрашивал Линн, как взял? Кто ж его возьмёт-то?!

Действительно, кто мог взять Доктора… Чрезмерное усердие нижних чинов в сочетании с чрезмерно глубокой конспирацией привело к трагическим последствиям. Якобы опасаясь преследований, Доктор не появлялся ни в Плутоний-Сити, ни в Лоране. Он жил в другом полушарии, на островах Серебряных Скал, в Ситауне, большом портовом городе. Острова считались территориями оппозиции. Но полиция там была и агенты внутренней безопасности тоже… Стерлядь не имел отношения к этому инциденту, я проверил. Виной всему стали исключительно честность, верность и искренний пыл провинциального майора внутренней безопасности.

Майор знал, где живёт знаменитый либеральный журналист, главный идеологический противник Народного правительства. Как-то особенно громкий сетевой скандал совпал с повышением активности островных анархистов (на самом деле те просто получили крупную партию качественных наркотиков с материка). Майор заподозрил бунт, не стал тянуть резину и отдал приказ.

За гражданином Зондером приехали ночью: быстро взяли, быстро осудили, присвоили номер и куда-то отправили.

Я узнал об этом через двое суток.

Времени на то, чтобы отправлять запросы и поднимать документы, уже не было, кроме того, по закону Зондера действительно было за что сажать. Я не знал, как поступить. С одной стороны, провал миссии Доктора влёк за собой непредсказуемые и весьма мрачные последствия, с другой, потерять самого Доктора было бы ещё хуже. Минут десять, признаться, я метался по кабинету в приступе самой жалкой трусости. Доктора могли расстрелять, могли тихо убить на этапе или при допросе… многие честные люди его ненавидели. Узнав о смерти Макса Зондера, товарищ Кейнс… его реакцию было страшно даже воображать.

Каким-то запредельным усилием воли я сумел взять себя в руки… Я попросил Каэлу принести воды и вызвал Фрайманна. Я подписал приказ, дававший предъявителю исключительные полномочия. Имени предъявителя в приказе не было, зато имелись все печати и наноключи. Такой же приказ я затребовал у начупра юстиции.

Эрвина Фрайманна любой бы узнал в лицо, он не мог решить задачу лично, нужен был верный, опытный, но нигде до этого не засветившийся боец. Некий неизвестный в форме Отдельного батальона с жуткими бумагами с самых верхов, который бы явился за заключённым неведомо откуда и увёз его неведомо куда… Я сознаю, что план был идиотский, но ничего лучше я придумать не смог. Мой звонок решил бы проблему быстрее, но могли пойти слухи. Я знал, насколько важно для Доктора его дело. Прежде всего я должен был думать о том, чтобы дело не пострадало.

…Обратно Зондера привезли ночью же — бледного, исхудавшего вдвое, со сломанным носом и свернутой на сторону скулой. Он криво ухмылялся. Зубов во рту не хватало. Привез его Фрайманн на дачу к товарищу Кейнсу. Кейнсу доложили только после того, как благополучно сняли Доктора с рейса, перевозившего осуждённых на Двойку, поэтому грозы удалось избежать. Опираясь на плечо Фрайманна, Макс выбрался из машины, отстранил комбата и похромал к дому по песчаной дорожке. Эшли стоял на крыльце и смотрел на него, тяжело дыша. Пошёл навстречу, остановился перед Максом, заглянул ему в глаза снизу вверх и долго смотрел, вцепившись в рукава его арестантской робы. Потом обнял так крепко, что Макс пошатнулся и заорал: у него было повреждено ребро.

— Макс, — сказал Эшли медленным гулким шёпотом. — Урод. Не бросай меня. Что я без тебя делать буду.

Зондер коротко хохотнул и снова застонал от боли в рёбрах.

— Если бы тот следак, который сломал мне нос, это видел, — сказал он, — обоссался бы со страху.

— Будет ссаться, — пообещал Кейнс, — каждую ночь до самой смерти.

— Да ты что, — сказал Максимилиан Отто-Фридрих фон Зондер. — Эш, не вздумай его обижать. На таких всё и держится. Верный пёс революции. Идейный. Я чуть было не раскололся по-настоящему.

Услышав это, я вздохнул с облегчением: фатальных ошибок я не допустил… Я поймал взгляд Фрайманна и с благодарностью кивнул комбату. Тот откозырял и сел в машину. С ним уехал Улли-Красавчик: сверхсекретным подразделениям Управления внутренних контактов предстояло заметать следы инцидента в сети.