Ольга Онойко - Сфера 17

— Не стойте как манекен, — проворчал Йеллен, прижимая Николаса к себе и целуя за ухом. — Вы взрослый человек и большой начальник. Ваш замученный вид жалок, мне не нравится. Я хочу с вами поиграть. Изобразите страсть и нежность, Ник, будьте убедительны, и я не сделаю вам больно.

Николас закрыл глаза. Отпустите меня, умоляюще зашептало что-то внутри, кто-нибудь, ради Бога, заберите меня отсюда.

Нет. Никто не узнает. Эрвин не узнает. Никаких жалоб и возражений.

Я разведчик.

— Алан… — проговорил Николас.

— Да?

Я это сделаю, повторял он непрерывно, заглушая все остальные мысли и чувства, я сделаю, сделаю, я разведчик, я способен на всё.

— Подыграйте мне, — попросил он; Йеллен прижался щекой к его щеке, трепетно ловя каждый звук. — И мы оба получим удовольствие.

— О! — отозвался Йеллен и благодарно поцеловал его в губы. — Об этом я и мечтаю.

…У него были странные вкусы. Николас понимал, что Йеллен занимается с ним не сексом, а властью, но даже с поправкой на это вкусы у исполнительного директора были странные. Никакого минета, только проникновение, только в одной из трёх ритуальных поз, только в спальне Йеллена на третьем этаже виллы, с балконом на море. Стонать и закрывать глаза можно, но просить ни о чём нельзя, вообще нельзя произносить ни слова, даже звать Алана по имени.

И бесконечные поцелуи. Это было самой тягостной обязанностью. Йеллен с потрясающей достоверностью разыгрывал нежную любовь и от Николаса требовал того же. Он явно испытывал отвращение к примитивным проявлениям жестокости, он действительно старался не причинять физической боли. Если бы их отношения не были сами по себе чудовищным унижением, можно было бы сказать, что он любовника даже не унижал.

Порой по ночам он сажал Николаса в свой антикварный катер с бензиновым мотором и увозил в открытое море. В небе, за толщей чистейшей атмосферы и невидимым силовым полем ярко горели звёзды, за бортом катера плескалась тёмная вода, пахнувшая йодом и водорослями. Йеллен останавливал катер, подходил к борту, запрокидывал Николасу голову и целовал его. Даже не лапал, только целовал до трещин в углах рта. Это выглядело в точности как сцена из дешёвого любовного романа, красиво и романтично до пошлости. Похоже, именно такие детали доставляли Йеллену наибольшее наслаждение. Секс был далеко не главной частью его извращённой игры.

Он вёл светские беседы. Рассказывал вещи, которые могли бы показаться интересными, если бы речь о них шла в другой обстановке. Николас кивал, улыбался, подавал реплики и ничего не чувствовал. Настало какое-то отупение.

Время остановилось.

Каждое утро поднималось солнце, волновалось или дремало море, бездумное и чужое. Каждый вечер загорались звёзды и на небосклон выплывало Сердце Тысяч, белое и лазурное, как Земля. Уже на третьи сутки своего заточения Николас перестал считать дни. Он ждал, когда Йеллену надоест. Он превратился в ожидание.

А Йеллену нравилось, и с каждым днём, казалось, нравится всё больше.

Если бы Николас что-то чувствовал, то чувствовал бы отчаяние.

На шестой день случилось нечто, нарушившее постоянство этого зелёного и лазурного ада.

…Где-то на нижнем, широком балконе, рядом со стоянкой, у директора располагался аппарат голографической связи. Николас, разумеется, и не думал его искать, он хорошо помнил предупреждения. Пару раз он видел издалека, как из ниоткуда ступает на мрамор балкона женщина средних лет, привлекательная, но со слишком тяжёлым и цепким взглядом. Акена, восклицал Йеллен, дорогая моя! — и прикасался щекой к щеке голограммы. Царствующая гендиректор скупо улыбалась в ответ. Они не говорили о делах, только обменивались вежливыми репликами и осведомлялись о пустяках, а потом Акена Тикуан исчезала.

Вечером шестого дня у белых перил стоял другой человек.

Днём директор изъявил желание совершить морскую прогулку в компании своего дорогого друга. Николас ждал его в одной из кают яхты — настоящей, парусной, огромной крейсерской яхты «Чайка». Неведомо, зачем она вообще понадобилась директору на астероиде, разве что для украшения горизонта. Возможно, так оно и было… Обычно Йеллен предпочитал ей антикварный катер, но в этот раз выбрал «Чайку». Роль экипажа на ней исполняли манипуляторы, похожие на осьминогов. Происходящее на рангоуте и такелаже порой выглядело как киносказка о морских чудовищах. В самый раз для Йеллена, думал Николас, рассеянно глядя на экраны под потолком: там полдесятка осьминогов ставили паруса. Впрочем, зрелище было скучноватое. Николас протянул руку, коснулся голографической струны, и взгляд камеры переместился в сторону дворца.

На широком нижнем балконе, там, где в иные дни бывала корпоративная императрица Акена, сейчас белела незнакомая фигура.

Николас приблизил вид.

Невысокий, стройный, с седыми волосами, падавшими на плечи, незнакомец точно сам был изваян из мрамора. Длинные, в пол, белые одеяния выглядели чуждыми всем модам Сердца Тысяч. Он стоял в непринуждённой позе, как будто опираясь о перила, которые для него не были материальными, и смотрел в полуотворённые двери — очевидно, ждал хозяина дома. Потом развернулся, поднял голову, кинул задумчивый взгляд в ту сторону, где море смыкалось с небом… Николас загнал увеличение до максимума, теперь он различал каждую морщинку на тонком благородном лице. Серые непрозрачные глаза мантийца смотрели благожелательно и отстранённо…

Мантиец.

На астероиде Йеллена, подумал Николас, неужели снова за ти-интерфейсом? Если бы Йеллен не хотел с ним разговаривать, он бы просто не принял вызов. Значит, он будет разговаривать. Любопытно, что это за мантиец. Сейчас Йеллен придёт.

Действительно, сверху по внешней лесенке спустился директор со стаканом апельсинового сока, улыбнулся. Он что-то сказал, мантиец обернулся к нему и ответил, но динамики передавали только шум прибоя… Николас чертыхнулся и торопливо влез в настройки. Он наложил несколько фильтров: голоса стали плоскими, но слова можно было разобрать.

Йеллен запретил мне связь со внешним миром, думал Реннард, но он не запрещал мне манипуляций с его камерами. Кроме того, будь разговор в самом деле секретным, о нём никто не мог бы узнать случайно. Значит, подслушивать можно. А мне очень интересно, о чём исполнительный директор Неккена будет говорить с мантийцем…

Йеллен непринуждённо уселся на перила, поиграл соком в стакане.

— Эрт Антер, — сказал он, — старый вы аллигатор. А я рад вас видеть.

— Поразительно, — ответил мантиец, — но вы не лжёте. Возможно, я тоже рад.

— Как ваши дела?

— Как всегда, обратно пропорциональны вашим, — Эрт Антер улыбнулся.

— Приятно слышать, — хохотнул Йеллен, — наши дела идут превосходно.