Александра Турлякова - Возвращение домой

— Тебя восстанавливают по ускоренной программе. С сегодняшнего дня инъекции будут проводиться с шестичасовым интервалом вместо вчерашнего трёхчасового. Пока втянешься, будет особенно тяжело…

— Вы пришли, чтоб рассказать мне это? — Парень усмехнулся, скривив губы, отвы-кшие за последнее время улыбаться. — Спасибо, мне сразу полегчало…

Барклиф хмыкнул, проглотил иронию молча. Гвардеец оживал, и это радовало.

— Нет! Мне нужна твоя помощь… Поговорить кое о чём…

— Нет уж! Спасибо! Я уже всем здорово помог! Хватит! Наговорились уже!.. До тошноты… — Парень попытался рассмеяться, а голос у самого сорванный, хриплый, севший, как после долгого крика. Замолчал, отвернулся.

— Я — Барклиф. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия? — представился полковник, с минуту помолчав. — На допросе ты называл Дэвида Барклифа…

— Я многих называл. Ну и что? Смотрите отчёты. — Гвардеец смотрел куда-то в сторону, мимо гостя, поверх его плеча. — Я больше никому ничего рассказывать не собираюсь…

— Того, что мне нужно, в отчётах нет. — Голос Барклифа сохранял терпеливые нот-ки, но чувствовалось, что это спокойствие — результат больших усилий.

— А что тогда вам ещё от меня надо? — Пленный вскочил, заходил по комнате, сжи-мая ладонями пульсирующие болью виски, неслышно ступая босыми ногами по пластиковому покрытию пола. Три шага до умывальника — и обратно! Едва не каса-ясь плеча Барклифа. Полковника начало раздражать это движение, он порывисто выпрямился, так, что ниобианин чуть не толкнулся ему в грудь. Остановился, опус-тил руки, опять начал:

— Я больше не…

— Что — ты?! — перебил его Барклиф. — Ты теперь ничто! Ты предал свою Родину… Хотел ты этого или не хотел, это мало кому интересно… Думаешь, кто-то когда-то спросит, добровольно ли ты "раскололся" или после препаратов? Нет! Нет… И ты сам это понимаешь… А сейчас ты после всего пытаешься показать свою независи-мость? Её у тебя больше нет! — он выкрикнул эти слова мальчишке в лицо. Тот смот-рел на него с немым отчаянием и мукой. Бледный, растерянный, совсем жалкий. С влажных волос, прилипших ко лбу, вниз стекали капельки воды, а пленный смотрел на Барклифа, не моргая. — Ты лишился всего! Даже жизнь твоя больше тебе не при-надлежит… Раньше надо было думать… И показывать свой характер. А сейчас… сейчас это просто смешно…

Ниобианин медленно опустился на кровать, сгорбился устало, спрятав стиснутые кулаки в коленях. Спросил, наконец:

— Что вам от меня нужно? Когда-нибудь меня оставят в покое? — Взгляд на Баркли-фа снизу вверх. — Я им уже всё давно рассказал… Всё, что знал… Всё, что нужно было этим… этим людям. — Повёл плечами зябко, будто вспомнил что-то неприят-ное. — А вы, вы были среди них? Я помню ваш голос…

— Сейчас у меня к тебе личный вопрос, понятно? — Твёрдость в голосе Барклифа требовала беспрекословного подчинения. Это был голос военного, привыкшего отдавать приказы. — Это совсем не относится к тем допросам…

— Я больше не помогаю сионийцам! — Ниобианин упрямо повёл подбородком, вы-держал взгляд полковника. — Хотите что-то узнать — колите! Добровольно я вам ни-чего не скажу. Тащите свои наркотики! Я не добровольный предатель, ясно вам?! — Яростный блеск глаз немного удивил Барклифа. Он совсем не ожидал этой ярости и такого отпора. Дело-то для этого пацана пустячное, его совсем не касается, а упёрся, упёрся так, будто от этого зависит судьба Империи.

— Да не собираюсь я тебя колоть! И бить не собираюсь!.. — Барклиф рассмеялся, опять сел на кровать рядом с настороженно подобравшимся ниобианином. — Я к тебе с просьбой, с личной просьбой о помощи, а ты сразу в крик.

— А я сказал, что не помогаю сионийцам. — Упрямый мальчишка, он смотрел на Барклифа исподлобья в ожидании подвоха или ещё чего похуже. Барклиф молчал несколько минут. Он вообще-то, когда шёл сюда, не думал объяснять хоть что-то, но сейчас заговорил, непонятно почему, доверился этому парню:

— В принципе, твоя реакция вполне понятна, и я бы так же вёл себя на твоём месте. Ты — гражданин Ниобы, и это всё объясняет. Сионийцы — твои враги. Не только из-за войны, но и потому, что мы ничего хорошего лично тебе не сделали. Одни про-блемы, правда? Признаю, допросы и спецпрепараты — вещь неприятная. Но ты и сам понимаешь, попади к вам сионийский солдат, вы, ниобиане, поступили бы с ним точно так же. Значит, наше обращение с тобой — это не присущая лишь нам национальная жестокость, да? — Ниобианин никак не отозвался, но и не перебил. — Мы ничем друг от друга не отличаемся. Уж поверь мне… Я был не намного старше тебя, когда меня выслали на Сиону. Я был от рождения ниобианином, так же, как и ты. Возможно, подробности Нортарианского заговора тебе мало интересны. Всё произошло за много лет до твоего рождения…

А я служил в Нортариане, как раз в том полку, и попал под расформирование, как и все. Правда, в отношении со мной Императору Густаву этого показалось мало. В ходе следствия выяснили, что я был знаком, лично знаком с Шервилом, с другими, кто стоял во главе… Да, — Барклиф не сдержал грустного вздоха, — сейчас мало, кто знает, как всё было на самом деле… Может, архивы только и хранят, а участников и свидетелей мало осталось… Густав умел расправляться с неугодными ему людьми.

…А меня пожалели… Да! — Барклиф улыбнулся, опять с грустью. — В память о бы-лых заслугах семьи… Просто сослали на Сиону без права на возвращение… Каково это, в двадцать пять лет полностью лишиться всего? Семьи, дома, любимой работы, привычного окружения — всего, к чему привык с рождения!.. Наши миры слишком разные для того, чтоб быстро привыкнуть к новым условиям. Ниоба — и Сиона!.. Они слишком разные… — Барклиф замолчал, задумался надолго. Можно ли в не-скольких фразах, в обыденных простых словах рассказать кому-то своё прошлое, встающее перед глазами в ярких, многоцветных картинках? Способны разве любые известные людям слова передать чувства, передать эмоции? Нет! Конечно же, нет!.. Начинаешь говорить, вспоминать — и прошлое оживает, повторяется снова и снова. Правда, уже без той боли, притупившейся с годами… Но всё же не легче от этого…

А первые годы на Сионе! Кому их расскажешь? И расскажешь ли вообще? Когда надеялся на возвращение, жил только этой надеждой… Писал горы писем в Апел-ляционную Комиссию, и лично Императору. А потом с приходом Императора Ри-харда — и ему.

Даже стал сотрудничать с Отделом Государственной Безопасности, с самой раз-ведкой. Они обещали перевезти семью на Сиону. Знали, на каких струнах играть…

Всё это, всё осталось в прошлом… Без всякой возможности хоть что-то изменить или исправить. И ведь ни единой весточки за столько лет! Прежнюю ниобианскую жизнь как ножом отрезало, только воспоминания и остались.