Борис Иванов - Джейтест

— Ты думаешь, что тогда дело бы повернулось иначе? Мне кажется, что уж скорее мы с нею как женщины поняли бы друг друга, — возразила Марика.

— Но уж вышло как вышло, — мрачно резюмировал Сухов. — Одного не хватает только — это чтобы опять она по пути передумала. Все-таки неприятно, когда не поймешь, от чего помрешь.

— Типун вам на язык, — вяло пожелала ему Марика.

Павел повернулся к Тому:

— Коробочка, кажется, уже сделала свое дело. Будет лучше, если она снова вернется к декану Васецки. Хотя, думаю, к ней в ближайшее время проявят самый невообразимый интерес ваши коллеги, господин Роббинс.

— И коллеги полковника Стырного, — устало добавил Том. — Но так или иначе, лучше будет поместить «Джейтест» в место ненадежнее. Кто знает, на сколько таких вот тренировочных циклов он рассчитан?

— А пока первое, что я сделаю, после того как мисс Циньмэй разрешит нам заняться своими делами, это помещу вещь, — Павел кивнул на сумку с треклятой шкатулкой, — в университетский археологический запасник: его довольно хорошо охраняют, как это ни странно. В случае чего там его и найдут компетентные лица. — Он помолчал немного. Потом вздохнул: — Предлагаю пари: по-моему, все мы уже сообразили, что в общих чертах сказано в той, последней инструкции, которую прочитала Цинь. Давайте напишем свои гипотезы на этом вот листочке. — Он вырвал страницу из своего блокнота. — Только вот так, как это делаю я. Чтобы не видел никто другой. А потом загну листок вот так, чтобы следующий не прочитал, и передаю листок, скажем, вам, Марика. А вы — Тому. А потом, когда я зачитаю перевод истинной команды, вскроем этот... э-э... пакет. Это — почти то, что у студентов называется игрой в «балду».

Невеселая игра едва успела закончиться, когда блок связи Сухова наконец зазуммерил. Павел спрятал многократно сложенный листок во внутренний карман куртки и поднес трубку к уху.

— Да, — подтвердил он. — Мы все в сборе. За исключением декана Васецки. Подтвердите, дамы и господа.

Цинь терпеливо выслушала голос каждого из трех, потом распорядилась:

— Теперь на минуту выйдите из эфира все, кроме Павла. Я назову ему место, где оставила записку. Никто не должен знать, куда он пойдет. Так надо. А потом расходитесь и ждите его вызова. У всех должны быть равные права.

— Слушаюсь и повинуюсь, — устало сказал Том и, щелкнув переключателем, положил свою трубку на стол.

Марика последовала его примеру.

— Готово? — спросила Циньмэй.

— Готово, — ответил Сухов.

Он тоже порядком устал от идиотской конспирации.

— Мотель «Кедры», — определила Цинь местонахождение своего послания. — Это на пересечении Второй авеню и...

— Я знаю, где это, — прервал ее Павел.

— У дежурного — конверт на твое имя. Это все. Жду твоего вызова. Удачи тебе.

— Спасибо, — вздохнул Павел.

Снова от того места, где сходит на нет заброшенный проселок, пешком, по берегу речки к озерам. Холодному Соленому и Ледяному Пресному. Вдоль черных, словно выгоревших опушек. Туда, где начинаются скалы.

Только уже не Кайл Васецки — заблудший ученик Мира Джея, а загорелая, похожая на угловатого подростка девушка спускалась по незаметным тропкам в переплетении заросших кустарником ложбин и высохших, забытых русел.

А сам Кайл издалека, из-за деревьев кустарника, надежно скрывавших его, даже стоящего в полный рост, от чужих глаз, смотрел, как быстро и уверенно находит Циньмэй правильный путь в этом серо-зеленом лабиринте, и который раз думал о том, как давно, Господи, это было тогда, в первый раз, когда еще мальчишкой он, почти на чистой интуиции распутывая присказки-подсказки Квинта, выискивал этот путь.

В распадке, в тени одного из Высоких Камней, где не было ветерка, Цинь опустилась на колени и прислушалась; когда-то давно так прислушивался Кайл к тому, как тишина рушится с небес, а тишину эту в клочья рвет потусторонний скрип черных гиффовых сосен — там, глубже, в ущельях. Стонущий скрип, такой приглушенно-гневный, совсем не вписывающийся в этот — один из последних этой осенью — теплый день затишья. А потом клочья тишины вновь смыкались в мертвое, лишенное памяти о только что истекших мгновениях, безмолвие.

Обрядовый костерок Цинь сложила неумело, но старательно — ей впервые приходилось приходить на встречу с людьми Джея на их территории. Она очистила грунт вокруг и зеркальцем-талисманом разожгла еле заметный в дневном свете огонек. Когда ввысь потянулась неуловимая, из странного аромата свитая, струйка дыма, китаянка стала скармливать огню то, что предписывал Уговор, то, что передал ей странный человек там, в Вестуиче: корни и травы, камни и кости диковинных тварей. Потом — кольца и цепь. И когда сигнал — столб золотистого, не ощущающего ветер дыма поднялся над Высокими Камнями, стала ждать.

И, как и сам Кайл много лет назад вот так же, перед костром, наконец впервые за много дней она не думала ни о чем. И точно так же не могла бы сказать, сколько пришлось ей ждать: минуты, часы, мгновения... пока не услышала наконец за спиной тихие знакомые шаги.

— Здравствуй Цинь, — сказал Кайл.

Цинь поднялась навстречу фигуре в серо-зеленом одеянии. Даже в наряде лесной секты Кайл остался доцентом Васецки, знатоком древних странностей и причудливых текстов, всегда чуточку чудаковатым, всегда где-то чуточку не здесь и не сейчас находящимся. Заваленный книгами и диковинными вещицами кабинет словно и не остался заброшенным и запертым там, в кампусе Вестуича. Он всегда и везде незримо окружал Кайла. Казалось, стоит ему протянуть руку, и в ней, как по мановению волшебной палочки, появится увесистый том справочника Грина и Уэста или слепок следов Невидимого Бога из дебрей Полярного материка.

Впрочем, это не мешало Кайлу быть самым настоящим — без дураков — человеком Джея. И это не было результатом чудесного, за пару недель приключившегося, преображения. Он всегда им и был — человеком Джея. С детства, странного и теперь уже такого далекого. И он не торопился дать знать, в каком из этих непохожих своих воплощений он пришел на встречу с Цинь.

Во всяком случае, пришел он на эту встречу не один.

Из-за деревьев, из зеленоватого дыма весеннего кустарника, из самого воздуха мглистого лесного распадка неторопливо, чтобы не спугнуть доверия, зыбко висящего в полуденном зное над причудливым костерком, появилась и направилась к ним еще одна, в седую зелень одетая тень. И еще одна и еще. Трое. Нет, четверо. Но они остались ждать поодаль. Только один из пяти стал участником разговора.

— Здравствуй, Квинт. — Цинь приподняла руку в принятом в Лесах жесте. — И ты пришел посмотреть, чем кончится Испытание?

Квинт молча опустился на широкий камень, притулившийся в двух шагах от костерка. Жестом показал, что говорить будет Кайл.