Генри Олди - Королева Ойкумены

– Нет.

Советница деликатно подергала себя за нос – точь-в-точь бабища с хутора, требующая осеменить молодуху. Таким образом госпожа Зоммерфельд напомнила Регине про ее татуированные крылья носа.

– Милочка, вы телепатка. Вы не можете быть женой дипломата.

– Есть такой закон?

– У вас потрясающее чувство юмора, – советница хихикнула. – Конечно же, нет. Но это знают все в наших кругах. Телепатические способности жены дипломата – прямой путь к обвинению в шпионаже. Отказ в статусе посла. В лучшем случае – прозябание в качестве атташе где-нибудь на окраине Галактики. Если вы желаете Никуше добра, вы откажетесь от встреч с ним.

– Так хотите вы?

– Так хочет семья Зоммерфельд.

– А Ник?

– Не знаю, как у ван Фрассенов, милочка, а у Зоммерфельдов дети слушаются старших. Никуша – очень послушный мальчик. Он прекрасно понимает разницу между реалиями жизни и увлечением юности. Кстати, он просил передать вам, что чувствует себя виноватым. И поймет, если вы возненавидите его. Между нами, женщинами, Никуша преувеличивает. Уверена, вы сохраните о мальчике самые лучшие воспоминания…

Кофе – чашечка летней ночи. Взбитый желток – капелька утреннего солнца. Яичный ликер – аромат рая. Сделай глоточек, зажмурься, чувствуя себя беженцем, затерянным в морозном, черно-белом лесу; прислушайся к беде – она свернулась клубком, еле слышно шипит, поблескивая раздвоенным жалом…

– Мне пора, милочка. Не волнуйтесь, я оплатила счет.

«Зачем я рвалась сюда?»

«Увидеть меня.»

«Ничего подобного. В первую очередь я хотела увидеть папу.»

«А приехала ко мне. Прямо с космодрома.»

«Зря гордишься. Я приехала к тебе, потому что папа – на маневрах. Тут и подвернулся некий пижон Зоммерфельд.»

«Студент-международник Зоммерфельд. Будущий полномочный посол Ларгитаса на Квинтилисе…»

Вечером пришло сообщение от Ника. Два слова:

«Прости меня.»

– Не принцесса, нет, – вслух сказала Регина. – Королева…

Боль пришла позже.

Неделю держались защитные барьеры: не верю, неправда, это случилось не со мной. Ник передумает и вернется. Это всё его мамочка, тварь сладкоголосая. Надо было купить ей на Кутхе капор. Праздничный, он же погребальный. И подарить. Намек за намек. Никуша, как тебе мать в капоре? Я прощу дурака, только не сразу…

Не вернулся.

Наверное, именно тогда я сделала первый шаг к смене специализации. Уж не знаю, что удержало меня от похода в приемную маркиза Трессау с требованием «вырезать» Ника из моей головы. Маркиз, опытный психир – пускай и без диплома, полученного на Сякко – вне сомнений, отказал бы. Вмешательства такого рода недопустимы, ибо грозят распадом личности. Слишком многое пришлось бы удалять. Я и сама знала это. Но знать – одно, а хотеть избавиться, хотеть страстно, до одури, до прокушенной насквозь губы – другое. С Кутхи я хотела улететь меньше, чем «улететь» от Николаса Зоммерфельда. И самая важная персона в Галактике не могла принять такое политическое решение, чтобы мое страстное желание исполнилось.

Есть много видов анестезии. Ни один из них не избавлял меня от боли.

Я думала, это конец.

Я ошиблась.

– А ведь я вас помню, госпожа ван Фрассен, – комиссар Фрейрен улыбнулся. – Вы тогда были милой крошкой. Как говорят беллетристы, совсем дитя…

Регина пожала плечами:

– А я вас – нет. Вы – знакомый мамы? Папы?

– Пожалуй, мамы. Я имел честь сообщить вашей матери об известном нам обоим инциденте в детском саду «Солнышко». Я был тогда старшим инспектором. Да, время летит стрелой…

Комиссар еще раз улыбнулся. Есть люди, которым улыбки не к лицу. Фрейрен был одним из них; можно сказать, их предводителем. Массивный, громоздкий, как старинный шкаф, какому место в музее, он занимал собой весь кабинет. В присутствии комиссара посетитель укреплялся в подозрениях: сейчас меня зажмут в угол, бросят через плечо и возьмут на болевой.

Не нервничай, одернула себя Регина. Не выдумывай глупостей. Комиссар – обычный чиновник. Подтвердит он или откажет – чиновник, и всё. Ничего личного; ничего лишнего. Хитрый взгляд, которым одарил тебя Фрейрен, ни о чем не говорит. Блеск черных, похожих на маслины глазок – ерунда. Капли пота на голове, бритой наголо, платок, каким он вытирает пот – это ничего не значит. Нет, он не намекает, что хорошо бы переспать. Нет, он не замыслил каверзу. Брось искать скрытый смысл в каждом взмахе руки, в каждой морщинке. И ничего особенного нет в том, что заявление ты подавала в областной департамент образования, а для ответа тебя вызвали в службу Т-безопасности.

Пустяки, гримасы бюрократии…

Она очень волновалась. Она не могла понять, что скрывается за вежливостью комиссара. Она трактовала мимику и жестикуляцию, намеки и экивоки – то так, то этак, и всякий раз сомневалась в выводах. Лучше бы им не встречаться – результат ей могли сообщить по коммуникатору, или письмом…

На двадцать пятом году жизни Регину догнал Т-синдром. Профессиональная болезнь менталов, признаки которой были отлично известны дипломированному пси-анестезиологу, новоиспеченной кавалер-даме ван Фрассен. Телепат-ларгитасец – да, собственно, и инопланетник, если не брать в расчет асоциальных типов – всю жизнь держал два периметра обороны: внешний и внутренний. Первый не позволял при личном общении «считывать» мысли и эмоции собеседника в объеме большем, чем это доступно обычным людям. Второй не позволял транслировать собеседнику свои мысли и эмоции напрямую, ограничивая телепата общим набором средств выразительности.

«Будь, как все!» – закон социализации.

«Эй, ты понял?!» – Закон о допустимых пси-воздействиях.

Разумеется, сплошь и рядом менталы нарушали запрет по мелочам. Но это не отменяло главного: жизнь Регин и Линд, отмеченных татуировкой на крыльях носа, проходила спеленутой в двойную смирительную рубашку. Бегуну цепляли ядро к ногам; атлета вынуждали горбиться и скрывать мускулатуру. В итоге большинство менталов испытывало вечные трудности с восприятием собеседника. Никогда нельзя быть до конца уверенным – правильно ли ты классифицировал фразу и жест, подмигивание и дрожь пальцев, интонацию и позу; это оценка поведения, явленного тебе в действительности, или дефект какого-то из твоих блоков, пропустившего лишнюю информацию, или ты сам придумал себе этот дефект, и теперь колеблешься, не в силах распознать, что к чему, и в каком объеме…