Владимир Шитик - Последняя орбита

Павла переодели, посадили в кабину, обвили добрым десятком проводов, которые тянулись к многочисленным приборам.

— А руки держите вот на этих кнопках, — попросил один из операторов.

— Зачем? — спросил Павел взглядом.

— Таким образом проверяется ваша способность быть внимательным во время перегрузок. Левую кнопку нажимайте, когда вот на этом табло станут вспыхивать красные огоньки, — оператор показал на лампочки, укрепленные перед глазами Павла. — А правую, наоборот, отпускайте, когда почувствуете себя плохо. Только не стесняйтесь, приборы все равно сами нам расскажут, что с вами происходит.

В зале погас свет, коромысло плавно тронулось с места и, набирая скорость, понеслось по окружности.

Зажигались красные огоньки, Павел нажимал левую кнопку, отвечал на вопросы, а самому вспомнилось детство.

…Старшие мальчишки из их детского дома, когда подмерзло соседнее болото, притащили откуда-то обыкновенное колесо от телеги и длинную жердь. Несколько минут — и карусель была готова. Он, Павлик, закоченел, пока дождался очереди на салазки, прикрепленные к концу жерди. Ему было и весело, и страшно, когда санки медленно двинулись с места. А вскоре уже все вокруг слилось в одну полосу, к горлу подступил комок. Чтобы не закричать — друзья не простили бы трусости, — он закрыл глаза и сколько было силы вцепился в жердь. Когда его сняли, он победно улыбнулся и, шатаясь, поплелся в снежный сугроб. Снег был мягкий и холодный. Немного полежав в нем, Павлик побрел домой. Потом он долго боялся подходить к карусели.

— Как вы? — услышал Павел голос оператора.

Он хотел ответить, что ему хорошо, и вдруг почувствовал, что тело начинает деревенеть. Но все же ответил:

— Нормально!

Еще через мгновение тело словно налилось свинцом, а грудь сдавило так, будто на нее наступил слон, сначала одной ногой, потом другой… До слуха донеслось: «Шесть «g»». В затуманенном мозгу мелькнуло: «Ого! Я вешу уже четыреста пятьдесят килограммов». Он хотел снять правую руку со спасательной кнопки и не мог. Рука казалась тяжелой каменной глыбой. И вдруг все закружилось, запрыгало, полетело в разные стороны. Мелькали разноцветные огоньки-сигналы, что-то тревожное гремели наушники, кабина проваливалась вниз. Павел ждал, когда наконец он ударится о стенку или потолок…

«Спуск!» — как-то подсознательно мелькнуло в голове. Павел с облегчением вздохнул и виновато взглянул на операторов, врачей, ассистентов. Но те и не думали упрекать его. Наоборот, в их глазах было удивление: первый раз такую перегрузку может выдержать далеко не каждый.

— Ну и сердце! — сказал врач, показывая Павлу кардиограмму, на которой осциллограф вычертил ровные черточки, почти такие же, как и перед тренировкой. — Молодец!

Откуда врачу было знать о той карусели!

Занятия на центрифуге вскоре окончились. Через некоторое время Павел мог уже довольно долго выдерживать двенадцатикратную перегрузку. Вестибулярный аппарат космонавта привык к внезапным изменениям веса и положения тела.

А впереди Павла ожидало куда более серьезное испытание. Однажды его привезли в помещение, где находился макет кабины космического корабля.

На земле у человека привычный распорядок жизни. Он находится среди друзей и знакомых. А в безграничных просторах космоса? Один или с небольшой группкой таких же, как и он, оторванных от родной земли на долгие-долгие месяцы, космонавт все время будет находиться под впечатлением своей отдаленности от родной Земли. Она будет угнетать его психику с каждым днем все сильнее и сильнее. Какую волю должен иметь человек, чтобы выдержать и победить!

Испытание силы воли в макете-кабине и ждало Павла. Сначала он провел в кабине несколько часов, потом — сутки, затем — неделю. Один, без какого-либо занятия, не слыша ни единого звука. Как это тяжело — сидеть и ничего не делать, даже зная, что ты тренируешься и через некоторое время снова будешь среди людей.

Особенно трудной была неделя одиночества. Три шага туда, три — назад. Кресло. Кровать. Небольшой стол, в ящиках которого только пакеты с едой. У него было время снова и снова обдумать всю свою жизнь, Проанализировать все свои поступки. Единственного он не позволял себе — думать о Вале, а мысли о ней как раз и были самыми волнующими, не давали ему покоя.

К сурдокамере Павел привык только на пятые сутки. Помогла физика. Без бумаги и карандаша он стал вычислять движение в космосе мельчайших атомных частиц, приобретших скорость больших энергий. Это был титанический труд. Сколько раз Павел, забывшись, щупал карманы, надеясь найти карандаш и бумагу, и, не находя, в отчаянии скрипел зубами. Он боялся, что забудет только что вычисленную сложную формулу.

Кончилась неделя. Медики не нашли в психике сколько-нибудь существенных отклонений. Павлу разрешили отдохнуть.

Он вернулся в свой коттедж и сел за письменный стол, чтобы восстановить расчеты, сделанные в кабине-макете. Окончив работу, он вдруг почувствовал усталость и пошел в лес.

Был тихий летний вечер. Стемнело. С озера тянуло влагой. Павел долго бродил по лесу, с удовольствием вдыхая прохладный терпкий воздух. Домой вернулся, когда уже совсем стемнело.

Он не сразу зажег свет, а постоял еще у окна, любуясь розовым разливом заката. Скоро наступит время, когда солнце для него не будет заходить… Незнакомая грусть, большая любовь к Земле впервые потревожили душу. Он отвернулся от окна и заметил на столе записку:

«Буду вечером. Встречайте гостей.

Стрелки стенных электрических часов показывали почти одиннадцать ночи. Если не нарушать установленный для тренировок режим, пора уже ложиться спать. Но ведь гости…

Он прислушался, не идет ли Бурмаков, и… не смог подняться сразу с кресла. Валя! Почему она здесь?

Витя, Валя и Бурмаков с Валиным чемоданчиком в руке вошли в комнату и остановились у дверей.

— Валя! — тихо позвал он.

— Вот ты где! — счастливо засмеялась Валя. — В прятки играешь? — Она подбежала к Павлу и на мгновение прижалась к нему. — Хватит уж, хватит прятаться от меня.

Последние слова слегка обескуражили Павла.

— Прячусь? — растерялся он.

— Ну конечно. Сначала сам тайком от меня собрался в космос, а теперь и Витьку за собой тянешь. — И Валя нежно обняла брата.

— Пусти, — мягким баском произнес парень, вырываясь из объятий.

Это развеселило Бурмакова. Он стал успокаивать Витю:

— Женщины всегда, Виктор, были сентиментальные, нужно прощать им эту слабость.

— Ничего, скоро мы избавимся от их опеки. — С независимым видом Витя шагнул к столу и сразу забыл и о сестре, и обо всем на свете: перед ним лежала карта неба, на которой пунктиром была проложена трасса космического корабля.