Генри Олди - Изгнанница Ойкумены

– Кто еще?

– Воры, нищие и проститутки. Деловая сметка подскажет им, что красть, попрошайничать и торговать своим телом можно при любой власти. Земной, звездной – без разницы. Останутся мертвецки пьяные, одурманенные куревом – эти вообще ничего не услышат. Ри, останутся многие! Они не верят в возможность уничтожения целой территории. Это за пределами их опыта. Они полагают, что в эту часть Шадрувана им удастся вернуться; что здесь есть шанс остаться…

– Они погибнут.

– Кейрину плевать на них. Это балласт, хлам.

– Они погибнут.

– Мы не в силах их спасти.

– Думаешь?

Под утро, за час до рассвета, по вымершему городу двинулись носилки. Чудной посольский паланкин, который раньше, приводя горожан в изумление, таскали трое немых носильщиков. Сегодня их не было – паланкин плыл сам. Антигравы работали в базовом режиме. За носилками, отстав на пять шагов, шел Скунс. Рядом с носилками, нервно щелкая клыками, брела Фрида в ипостаси ящера.

Из носилок била паника.

Флейту доктор ван Фрассен держала в руке. Играть не требовалось – простая, ритмичная мелодия гвоздем засела в мозгу. Гвоздь трепетал – два-три резких диссонанса – причиняя острую боль. Изредка, не в силах терпеть, Регина взмахивала флейтой, катализатором процесса, словно дирижируя оркестром. Рука дрожала, инструмент грозил вырваться из ослабевших пальцев. Ей было очень трудно. На ее месте Линда, урожденный эмпат, справилась бы куда легче. Линда и сейчас помогала, как могла – восстановив в памяти детское воспоминание об ужасе, вырвавшемся из-под кокона маленькой Линды Гоффер, доктор ван Фрассен обезличила давнюю энграмму, адаптировала к ситуации и пустила в ход.

Ужас трудился, половодьем распространяясь во все стороны. Если в домах, подвалах и на крышах оставался кто живой – человек срывался с места и несся прочь быстрее скаковой лошади. За Скорлупой он падал без сил, но это уже не имело значения. Да, прогнать – спасти! – удавалось не всех. Кое-кого нельзя было поднять самым ужасным ужасом в Ойкумене. Это тоже не имело значения. Всех никогда нельзя спасти.

Значит, надо спасать, кого можно.

– Ты уйдешь с Артуром за Скорлупу.

– Нет.

– Да.

– Вы уйдете. Через полчаса.

– Нет.

– Да. Груша и Скунс вас проводят до границы.

– Мы останемся с тобой.

– Если надо, я отправлю вас за Скорлупу силой.

– Не сумеешь.

– Не сумею. Ты сильнее меня. Но я встану перед тобой на колени – вот так. Возьму тебя за руку – вот так. И попрошу: уходи. Спаси моего сына. Не ради нас; ради него. Видишь? – теперь я сильнее тебя. Ты уйдешь с Артуром.

– Какой же ты все-таки мерзавец… Весь в мамочку.

– Ничего не говори. Я все знаю. Ты бы не ушла, если бы не ребенок. Никакой Скунс не заставил бы тебя пройти за Скорлупу. Если суждено погибнуть, ты погибла бы со мной вместе.

– Глупо звучит, правда?

– Правда. Ри, этим глупостям миллионы лет! Ойкумена до сих пор жива благодаря им. Мудрость легче приспосабливается. Глупость же непоколебима и многолика. Сегодня ее зовут идиотизмом, завтра – подвигом. У входа – безумие; за порогом – верность долгу. Отдохни. Полчаса – очень малый срок.

– Ты философ.

– Минутная слабость.

– Однажды Тиран сказал мне: «Вы – философ, доктор». Он ошибся. Не я, а ты.

– Философия заменяет надежду. Отдыхай, у нас есть время. Адмирал выждет весь срок, который он отвел Бреслау. Секунда в секунду. Точность – природа гематров…

– Я не смогу забрать Фриду.

– Мне очень жаль.

– Помнишь совещание? Мы спорили о реальностях – какая реальнее. Ты еще дал по морде Штольцу. Ты – Штольцу, я – тебе…

– Помню.

– Две реальности. Полюса магнита. Термопара. Разряд молнии при контакте грозовых туч. Когда реальности соприкасаются, рождается энергия. Брамайны и гематры пользуются ей по-своему. Мы, менталы – по-своему. Назови галлюцинацией анод или катод – аккумулятору без разницы. Вознеси катод до небес, облей анод презрением – аккумулятору по-прежнему без разницы.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом?

– Боишься? Тебя пишут, наш разговор уйдет Тирану по супер-гиперу…

– Ничего я не боюсь. Отбоялся.

– Ну и правильно. И я не буду бояться. Представляешь, как мне было страшно днем? Я ведь с самого начала знала, что в конечном счете уйду. Уведу Артура, брошу тебя здесь. Знала, что выживу против собственной воли, укрывшись за Скорлупой – и запретила себе думать об этом. Я – хороший специалист, Ник. Я из тех, кто способен не думать о белой обезьяне. Я даже возражала тебе, утверждала, что останусь, и была искренней…

– Ты не останешься. Я очень благодарен тебе за это.

– Ты уверен?

– Да.

– Напрасно, Зоммерфельд. Иногда выбор – это оба варианта сразу.

– Такое бывает?

– Редко. Когда не хватает рук накормить химеру.

– Ты шутишь?

– Нет.

Когда она садилась в паланкин, он смотрел из окна. Потом сел за стол, сцепил пальцы рук и оперся на них подбородком. Моргнул: раз, другой. Закрыл глаза. В простых физических действиях было что-то великое, неуязвимое, вечное. Странно, что Николас Зоммерфельд не замечал этого раньше. Смотреть. Дышать. Чувствовать боль. Трогать языком место, где раньше были зубы. Вздрагивать от рези в боку. Это было лучше, чем помнить и ждать.

Он не знал, сколько прошло времени. Наверное, много. Временами он задремывал, не меняя позы. Снилась мама. Совсем молодая. Она смеялась и превращалась сперва в мать Регины, а там и в черноволосую красотку; кажется, учительницу из интерната для телепатов. Женщины были большие-большие, а Ник был маленький-маленький. Он цеплялся за букет цветов, не желая отдавать его мамам, и уж тем более красивой брюнетке. Он знал – попади букет не в те руки, и стоять Николасу Зоммерфельду на перекрестке дорог, по колено в снегу, глядя на пикирующие самолеты, а не на парусную яхту, выплывающую из мерцающей тьмы космоса…

Когда Ри, подойдя к столу, взяла у него цветы, он обрадовался.

– Спасибо, – сказал он. – Наконец-то.

– Тебе спасибо, – сказала она.

Ник открыл глаза.

– Спасибо, – повторила она. – Я видела твои цветы.

– Видела?

– Ты вручил их кому надо. Не волнуйся.

– Почему ты здесь?

– Я с тобой.

– Что с Артуром? Где он?!

– Артур в безопасности. За Скорлупой. Не бойся, я с Артуром.

В руке она держала не букет – флейту. Он смотрел на нее, как на привидение, ничего не понимая, и с каждой секундой уверялся, что все правильно. Она здесь, с ним. Она с Артуром. Обычное дело.

Так и должно быть.

Запищал коммуникатор, и он машинально включил связь.

– Зоммерфельд! – кричал Берг, руководитель 2-й группы. – Она здесь! Мне сказали, что она увела вашего сына за Скорлупу, но она здесь, в лагере! Мальчика с ней нет! Что делать, Зоммерфельд? Мы ждем десанта с минуту на минуту…