Леонид Корниенко - Фантастика № 2.2011 Приложение к журналу Знание-сила

Олаф шел по светлому от витринной россыпи огней тротуару и мечтал о тарелке горячего супа, о стаканчике теплого красного вина…

Когда его в считанные секунды, грубо пригнув голову, вбросили в служебную машину с эмблемами службы космоасенизаторов, он даже сидя в неудобной позе между двумя амебоподобными телами в синих куртках с такими же эмблемами на рукавах, все еще продолжал думать какое-то время о супе, о вине… А дальше, будто вспышка, запечатлевшая в мозгу картинку: тонкая игла в плече, фотография матери перед глазами, возникшая под сердцем теплота. И, как в тумане, что-то нежное, словно глаза матери на фотографии. И потом голос, требовавший говорить, говорить… О чем говорить?.. Зачем говорить?.. Мама?! Почему… о тебе спрашивают? Значит, ты жива?!. И провал в темноту.

Очнулся он на больничной кушетке, похожей на зубоврачебное кресло, но только с мягким матрасом, маленьким заборчиком по периметру и… игрушечной совой, висевшей над изголовьем на тонком металлическом удилище.

Превозмогая пересыпающуюся, как песок в бутылке, боль в голове, Олаф поднял руку и коснулся пальцами совы. Игрушка качнулась и обернулась к нему спиной. На ней он увидел карточку своей матери из удостоверения личности. Она была впаяна в пластиковый чехол и вделана в спину игрушки.

Олаф скосил глаза налево, потом направо. Он лежал под простыней. Голый. Кроме странной кровати в голубоватой комнате, где он находился, был только маленький столик с медицинским инструментарием и монитор.

За ним, видимо, наблюдали. Монитор ожил, и появилось привлекательное лицо молодой женщины, одетой в белый халат.

— Месье Олаф! Как вы себя чувствуете?

— Хо-ро-шо…

— Как ваша нога?

— Какая… нога?

— Левая.

Олаф шевельнул ею и почувствовал, что она его плохо слушается.

— Н-ничего.

— Болит?

— Н-не знаю.

— Немеет?

— Н-нет. Слушается… плохо.

— Это не страшно.

— А что… стра-шно?

— Если бы были боли.

— Про-стите. А что со мной?

— Вам объяснят. Вы готовы к визитам?

— Да.

— Хорошо. К вам сейчас зайдут.

Монитор погас. Раздался щелчок, и в противоположной стене открылась дверь.

В комнату вошли двое в белых халатах. Один чернокожий и лысый, другой белокожий и с рыжими лохмами до плеч. Они сели возле Олафа на пластиковые табуреты, вынутые из-под кушетки Олафа.

Чернокожий (видимо старший) представил себя и спутника, подтверждая сказанное удостоверяющими карточками. Это были сотрудники СБЕЦ, Службы Безопасности Единой Цивилизации. Так был назван созданный на Земле два года назад Всепланетный альянс европейских, азиатских и американских стран для завершения Всеобщей Космоэкологической революции.

— Господин Олаф! Чтобы не тратить лишних слов на объяснения, мы сначала покажем вам пленку.

С этими словами он щелкнул пультом, взятом со столика с медицинским инструментарием. Монитор засветился, и Олаф увидел сначала себя плывущего в лодке по Амазонке — месту своей последней экспедиции, а потом идущего по коридорам Института Океанографии. И вдруг увидел себя бредущего по вечерней улице. Стоп! Это было… Где же это было?.. Вот рядом с ним остановилась машина с эмблемами космоассенизаторов. Его хватают, грубо запихивают в машину. Вот она мчится по освещенным улицам черным жуком. Сворачивает на дорогу, ведущую за город. Исчезает в темноте. И возникает вновь в оптике ночного видения, уже на лесной дороге. Вдруг она резко останавливается перед лежащим поперек дороги деревом. Вспышки выстрелов. Машину окружают фигуры в форме агентов СБЕЦ. Выносят его, Олафа. И тут машина взрывается. Весь экран в пламени. И дальше Олаф видит себя, всего окровавленного, в вертолете. У него нет левой ноги. И затем… в этой голубоватой комнате на странной койке. Уже с ногой.

— Господин Олаф! Вам все понятно?

— Да, то е-сть нет! Зачем меня похи-щали?

— Вы узнаете об этом. Но позже. Сначала нам нужно, чтобы вы рассказали все, что помните, о своей матери.

— Почему у всех такой и-интерес к ней?

— На это есть причина. Но о ней тоже, чуть позднее. Сначала — ваши воспоминания. Иначе другие разговоры могут повлиять на них. А они должны быть чистыми, по-настоящему вашими.

Олаф всмотрелся в глаза темнокожего. В них была терпеливая доброта и такая по-детски неуемная жажда терзать Олафа расспросами, что он неожиданно для самого себя улыбнулся.

— Мы как в де-етском саду. У вас больше вопро-сов ко мне, чем у ме-еня к вам.

— Не ошибаетесь. Но, пожалуйста, — к главному делу!

— Мои воспо-оминания — главное дело?..

— Вы невежливы, господин Олаф. За вами охотились зомби-ортодоксы. Мы спасали вам жизнь. Трое агентов при этом погибло…

Олаф ощутил жар на щеках. За всем, что было связано с его матерью, стояло что-то нешуточное. Зомби стали известны всей планете два года назад после разгрома штаб-квартиры ортодоксов в Гималаях. Они создали подпольную террористическую организацию, лозунгом которой провозгласили: «Смерть цивилизации!» Олаф отвернулся. Долго молчал. Гости сидели, терпеливо помалкивая.

Но вот глаза Олафа заискали игрушечную сову. Предугадывая его желание, чернокожий дал знак своему рыжеволосому спутнику, отцепил сову и протянул ее Олафу. На ощупь игрушка была мягкой, капроново-нежной. Синие глаза-пуговицы были как живые, смотрели твердо и изучающе. Рыжеволосый между тем, выполняя немой приказ напарника, ловко прикрепил к голове Олафа четыре датчика — два на лбу и два за ушами. Олаф, не обращая на него внимания, повернул игрушку и посмотрел на фотографию. «Медальон или брелок? Нет, скорее всего…»

Олаф плохо помнил, что было у него в детстве. Все как-то отрывками, как мазками серой кистью по цветному полотну памяти. Это была не амнезия! Нет! Скорее всего, это была попытка мозга избавиться от пережитого кошмара, связанного с гибелью матери через год после прилета на Землю из глубокого космоса. Навсегда также в его детской эмоционально — виртуальной памяти запечатлелись картинки удаляющегося борта станции с опознавательным знаком — «ИС-8», подлета к голубому шарику Земли и полета земным аэробусом над Гималайскими горами. И еще — лихорадочный шепот матери: «Сынок! Помни! Что бы не случилось! Что бы тебе не говорили об отце! Он — не виноват! Слышишь? Это — судьба…» Последние слова так и остались им до сего дня не понятыми…

В Гималаях он стал видеть мать реже. Она работала целыми сутками на станции видеослежения за атмосферными изменениями планеты. Его отдали в детский круглосуточный сад. О небо! Это не был «САД» в его понимании, то есть деревья, плоды, о которых ему рассказывала мать там, на «ИС-8». Нет! Были высокие горы, были стремительные реки, такие прекрасные и совершенно незнакомые, и еще были… роботы-няньки, совершенно такие, как на станции! С точки зрения маленького человечка, входящего в земную жизнь после космоса, всего этого было недостаточно для самоутверждения!..