Иэн Бэнкс - Черта прикрытия

Она нехотя согласилась отправиться в виртуальную прогулку по кораблю, и то лишь потому, что Демейзен настаивал на этом с мальчишеским энтузиазмом. Виртуальный тур отнял некоторое время, но, вероятно, меньшее, чем реальный. Она запомнила только, что корабль способен разделяться на независимые секции и модули. В этом состоянии он скорее смахивал на небольшой военный флот, зато боеспособность несколько понижалась. Секций насчитывалось шестнадцать, а может, двадцать четыре — она не запомнила точно.

Она вставляла «О», «Ах!», «Что, правда?», «Ну надо же!», если чувствовала, что от нее этого ожидают. В этом у нее был накоплен значительный опыт.

Она даже подумывала, а не взять ли Демейзена в любовники. Чем большее сходство с мужчиной-сичультианцем он приобретал, чем дольше она здесь слонялась, на фоне фальшивого задника или без него, тем привлекательнее казался ей аватар и тем сильней становилась сексуальная тяга. Сперва она полагала, что кораблю ее поведение покажется бессмысленным, потом решила, что ему польстит (это значило, что он скажет «да»), затем пришла к выводу, что в таком деле важны стиль и чувственность. А однажды ей пришло в голову, что так будет просто безопасней для нее. Возможно, такой поступок увеличит ее шансы покончить с Вепперсом.

Разумы, сверхсложные искусственные интеллекты, которые управляли кораблями Культуры и в определенном смысле сами были этими судами, без сомнения, обладали полностью сформированными личностями и могли испытывать эмоции, хотя никогда не выпускали чувства из-под контроля интеллекта. Корабль уже намекал, что там, куда лежит их путь, клубятся тучи — и, возможно, ему представится шанс проявить во всем блеске свои безупречные военные таланты. Разве не может быть, что секс с корабельным аватаром позволит ей теснее привязать Демейзена к себе и заручиться его дальнейшим содействием?

Что же будет означать для корабля их с аватаром половой акт? Ничего? А вдруг она покажется ему кем-то вроде домашнего животного, и в дальнейшем отношения их будут компанейскими, умеренно приятными для обоих или, допустим, снисходительными с его стороны... а любая форма ревности, принадлежности или сопричастности по-прежнему будет немыслима для него?

Ею руководили не эмоции, но голый расчет. Она готовилась выставить тело на продажу.

Много лет назад Вепперс навсегда отнял у нее разборчивость в сексуальных связях. Ей было абсолютно все равно, кто ее трахает. Меня это не ебет.

Ей предстояло продать ему себя (возможно, вопреки его желанию — не то чтоб она всерьез рассчитывала, что это сработает). С тех пор, как ее ревоплотили, она только один раз переспала с мужчиной — в ту единственную ночь на борту всесистемника. То был Шокас, и ему она действительно хотела отдаться.

Впрочем, она не осмеливалась обнаружить свои замыслы. Она понимала, что корабль способен в любой момент вернуться к образу мыслей, если не к обличью, который был ему свойствен на борту всесистемника, прежде чем в его поведении наступила внезапная и, откровенно говоря, немножко подозрительная перемена. Там он, казалось, получал удовольствие, издеваясь над людьми, нанося им вред; он мог стать таким снова и с наслаждением отвергнуть ее притязания через своего аватара.

И вот он — оно — преподносит ей подарок: татуировку, если ему верить на слово. Она сидела перед стилизованным под приборную доску столиком в одном из трех кресел, также походивших на пилотские, и смотрела сичультианские новостные сводки, когда Демейзен вдруг возник рядом с ней. Она подалась вперед и внимательнее пригляделась к тому, что он протянул ей.

То было сложно перекрученное сплетение тоненьких серо-голубых нитей и волоконец, очень похожее на полнофункциональную, достигшую полного развития нейросеть.

— Почему ты решил, что мне нужна татуировка?

— Ты говорила, что у тебя когда-то была такая, а теперь ее у тебя нет.

— Когда?

— Одиннадцать дней назад, — сообщил он. — А потом вчера. В первый раз ты сказала, что иногда, просыпаясь, чувствуешь себя обнаженной. Ты также рассказала, что после ревоплощения видела сны, в которых ты идешь по оживленной городской улице и, хотя знаешь, что одета для прогулки изящно и со вкусом, все на тебя косятся. Наконец ты смотришь на себя и понимаешь, что на тебе нет никакой одежды.

— Нормальным людям часто снятся сны.

— Это мне известно.

— Разве я не говорила, что рада была избавиться от татуировок?

— Нет. Возможно, ты упоминала об этом в разговорах с другими людьми.

Она нахмурилась и снова посмотрела на лежавший в его руке клубок. Теперь нити казались изготовленными из покрытой маслянистой пленкой ртути.

— Но эта вещь нисколько не похожа на татуировку, — заметила она.

— И все же это именно она. Смотри-ка.

Клубок петелек и ниток пришел в медленное движение. Он растекся по ладони Демейзена, повторяя ее форму, точно кольчужная перчатка. Аватар повернул к ней руку ладонью вниз, показывая, как нити просачиваются меж пальцев, потом вернул в первоначальное положение, чтобы продемонстрировать, как нити ползут по запястью, кисти и, наконец, исчезают под рукавом рубашки. Затем он закатал рукав, и она увидела, как волоконца ползут вверх по предплечью, утончаясь и вытягиваясь во всех направлениях. В одном месте он сделал костюм прозрачным, чтобы показать, как серебристо-голубоватые линии медленно покрывают мягкую, безволосую, точно у ребенка, грудь.

Он откинул голову. Татуировка переползла на его шею и лицо, затекла за уши, несколько тонких линий повторили форму ушных раковин, а остальные принялись выписывать замысловатые узоры точно по контуру его лица, зашли на несколько миллиметров вглубь ноздрей, ушей и глазниц, но там остановились.

Он воздел другую руку и показал, что кожа там тоже украшена такими линиями.

Потом он поднял обе руки, обнажил их до плеч: узоры были идеально, совершенно симметричны, повторяли друг друга с точностью до миллиметра, до каждого завитка и петельки, параболического изгиба и колечка.

— Я показал тебе только верхнюю половину туловища, — пояснил он, — точно так же татуировка покрывает остальную часть торса, ноги и ступни. Те же узоры. Тот же контур.

Он восхищенно осмотрел свои руки.

— Но, может, ты предпочла бы более остроугольное решение?

Татуировка снова задвигалась. Изгибы выпрямились, тонкие завитки стали прямыми углами и зигзагами.

— Цвет тоже можно настраивать, — пробормотал Демейзен.

Татуировка стала угольно-черной, потом серебристой (и частично отражающей свет), будто сделана была из немыслимо растянутой ртути.

— Наконец, можно довериться случайному выбору.

За несколько секунд узор сделался совершенно хаотичным. Темные пятна в беспорядке покрывали всю видимую поверхность его тела.