Александр Зорич - Пилот-девица

— А-а, — беззаботно отмахнулся дядя Толя, — деньги, депортация, Науширван Карими… Все это было вчера! А сегодня — не видишь что ли — война на дворе!

Василиса кивнула. Она, конечно, видела.

Дядя Толя проявил завидную проницательность: желающих ехать с ними в столицу действительно не сыскалось. По причинам, уже перечисленным проницательным дядей Толей.

Зато желающих передать в столицу донесения выявилось целых трое.

Первое донесение на коленке написал старший сержант Бабур — клетчатый лист и фломастер для этой цели ему предоставила учительница химии. Донесение Бабура требовалось доставить в планетарную комендатуру Наотара, лично коменданту.

Что именно написал сержант, ни Василиса, ни дядя Толя, конечно, не знали. Но что всё содержание донесения вертелось вокруг слова «разгром» — это было ясно, наверное, и эмбрионам в потаенных залах клонирни.

Второй отчет написала красивым убористым почерком Пакиза под диктовку физрука Фархада.

Судя по обрывкам фраз, долетавших до слуха Василисы из угла вестибюля Биозавода, в этом послании было немало цветистых оборотов вроде «в этих немыслимых условиях» и «верные до последнего вздоха». Там вообще было много текста (конверт получился довольно пухлым). Отчет следовало передать «Главе Департамента Образования или тому, кто вместо него возглавил борьбу» (так гласило требование на импровизированном конверте).

Ну и наконец третье донесение. Оно было скорее записочкой, ее набросал сентиментальный коротышка Иннуш.

Эту записочку нужно было отдать любому военному в чине от сержанта и выше с просьбой немедленно донести содержимое до вышестоящих инстанций.

Что там было, в этой записке — «Протеинов хватит на два часа, затем у эмбрионов начнут расти хвосты и третья пара конечностей»? Или какое-нибудь трехстишие в многозначительном клонском духе?

Например:

«В огороде цветет бузина

Дядя уехал в

Киев — город каштанов…»?

Пока Василиса наслаждалась холодным чаем из стеклянной бутылочки и ждала, пока все окончат составлять свои документы чрезвычайной важности, дядя Толя возился в кабине благополучно обнаруженного вагона монорельса.

Вагон был самоходным и не нуждался в специальном локомотиве — что, заметим, для подобных конкордианских транспортных систем было скорее нормой, нежели исключением.

Однако когда дядя Толя возвратился к остальным, уже по выражению его лица Василисе стало ясно, что возня эта ничего обнадеживающего не принесла.

Но вместо внятных объяснений дядя Толя лишь многозначительно поигрывал бровями.

— Электричества нету? — попробовала угадать Василиса.

— Нет, с этим нормально, монорельс от столицы питается!

— Значит, пути повреждены?

— Нет, целенькие, алилуйя… На мониторе ни одного повреждения не видать!

— Тогда, наверное, вы просто передумали ехать? Настроение пропало?

— Настроение? Да у меня уже лет двадцать ни на что, кроме пива с водкой, настроения нету, — пошутил дядя Толя.

В общем, только когда Василиса капитулировала и уже собиралась обидеться, дядя Толя снизошел к любопытству народных масс:

— По правде сказать, я просто пусковой ключ найти не могу!

— А он нужен?

— К сожалению — да.

— В бардачке смотрели? — спросила Пакиза.

— А за солнцезащитным козырьком? — поинтересовался Иннуш.

— Везде посмотрел! Даже в сейфе, что в диспетчерской! И в ящиках стола! — отчитался дядя Толя. — Только не спрашивайте, как я туда, во все эти места, проник!

— И что же теперь делать? — Василиса обвела присутствующих пытливым взглядом.

— Искать ключ.

Но как они ни искали, ничего похожего на ключ в руки им не шло.

Затем Иннуш принес из столовой остатки обеда, недоеденного рабочими Биозавода.

Разделавшись с пищей, все члены отряда, вдруг почувствовав себя при смерти от усталости, залегли спать прямо в вестибюле, кто где.

Фархад и Пакиза примостились на длинных скамьях — голова к голове.

Дядя Толя завалился на столе администратора, за стеклянной загородкой, нежно обняв пустую уже бутылку анисовки с ликующими селянами.

Иннуш приуютился в кресле охранника.

Бабур — тот сел на пол, оперевшись о стену. И так, прямо на полу, заснул. Выражение лица у него даже во сне было героическим и неколебимым.

Что же до бойцов Бабура, то они остались где-то на позиции. Где именно — Василисе, откровенно говоря, было уже совершенно все равно.

Девушке достался топчанчик для пеленания младенцев. Она свернулась на нем в клубок, на манер ездовой лайки из детских книжек про полярников.

Сон всей честной компании был заслуженным, крепким и наверняка продлился бы до самого утра. Если бы только через полчаса после того, как последний полуночник сомкнул глаза, стеклянные двери вестибюля не распахнулись.

И к проходной Биозавода, прихрамывая, прошествовал длинноволосый старик с седой ухоженной бородой до пояса.

Старик был облачен в парадный мундир глубокого тыквенно-желтого цвета с ярко-алыми вставками. На его длинной шее покачивался на шелковой желтой ленте в такт шагам орден, обильно обсыпанный драгоценными камнями — орден в виде четырнадцатиконечной звезды.

На поясе гостя висел пехлеванский меч в богато инкрустированных ножнах.

Скрипя сапогами, старик дошел до центра вестибюля.

Остановился. Закашлялся.

Обвел спящих прищуренным аристократическим взглядом и громко спросил на фарси:

— Есть ли кто живой?

— Ну я, — тихо сказала Василиса, которая всегда спала чутко и чей электронный переводчик не спал вовсе.

— Вот, — старик что-то протянул ей на сморщенной ладони, в полуьтме было не разобрать.

Василиса спрыгнула со своего пеленального столика и, кое-как преодолев страх, приблизилась к таинственному пришельцу.

Не сводя с нее зорких глаз, старик сделал шаг ей навстречу.

Василиса почувствовала запах нафталина — как видно, он исходил от парадного мундира, полвечности провисевшего в шкафу — и ароматы мускуса и бергамота; ими старик был надушен.

— Вот, девочка, это ключ… Я разрешаю… вам… взять поезд… И счастливого вам… пути!

Не говоря больше ни слова, старик развернулся и, всё с тем же скрипом, направился назад. К дверям, ведущим на улицу, к вуалям предрассветного тумана…

— Это был заотар! Достопочтенный Реза Ассам Саади. Это был он! Тот, который на портрете! Я узнала его! — всплеснула руками пробудившаяся Пакиза.

После слов учительницы химии Василису тоже озарило. Да-да, именно это лицо смотрело на нее с портретов, когда она обносила шестиклассников подносами с картофельными оладушкам и бараньими кюфтэ.

— Тогда ясно, почему он разрешает, — сказала Василиса. — Он имеет власть разрешать.