Александр Зорич - Пилот-девица

— И принцесса согласилась? — спросила Василиса, заинтригованно ёрзая на диване.

— Согласилась. А что ей оставалось? Так вот в этом месте сюжета, когда жестокосердная Турандот соглашается угадывать имя Принца Инкогнито, принц и поет арию «Никто не уснет», которую иногда еще называют смешным, зудящим как комар словом «ариозо»… Тут еще надо помнить, что злюка-Турандот не только гадала сама, но и заставила всех подвластных ей жителей Пекина отгадывать имя неизвестного принца! И ладно бы заставила! Она пригрозила, что если простые пекари, горшечники и ткачи его коллективно не отгадают, то она безжалостно казнит их — так же, как раньше казнила проштрафившихся женихов. Такие вот гримасы китайского самодержавия. В общем, принц Калаф уверен, что его принцесса не спит, что она смотрит в ночь, страшась своей судьбы, страшась любви и замужества… Он знает, что никто не отгадает его имени, уж больно оно чужеземное и необычайное для мужчины. Он уверен, что уже на рассвете будет торжествовать победу над любимой принцессой… И… он поет!

— Пожалуйста, начинайте скорей! — взмолилась Василиса, рассказ о принцессе буквально заколдовал ее, и всколыхнул на дне ее души что-то вроде предчувствия любви. — Мне так хочется это послушать!

Удовлетворенно кивнув, блондин прочистил горло, нажал на кнопку стереосистемы и, под аккомпанемент невидимого оркестра, запел:

Nessun dorma! Nessun dorma!

Tu pure, o Principessa,

nella tua fredda stanza

guardi le stelle…

Захваченная потоком звуков, Василиса уплыла далеко-далеко — точно так же, как уплывала вчера и позавчера, когда слышала через открытое окно божественные звуки напитанного лирикой анонимного тенора. Столько бархатных, шелковых, парчовых, драгоценных чувств дрожало в этой мелодии! Столько пряного томленья! Надежд, ожиданий, нежной страсти!

Василиса закрыла глаза и заулыбалась. Как сладостно, должно быть, это чувство — чувство любви — которое заставляет грубую мужскую гортань, созданную для боевого клича, исторгать звуки столь гладкие и текучие!

Тем временем блондин перешел на шепот.

И в шепоте этом было столько обещания, столько мольбы и праздника, что на глаза Василисы невольно навернулись слезы.

Как непохож был этот загадочный поющий блондин на мужчин, которых она знала раньше!

В нем не было витальной грубости Василисиных братьев. Не было державной статуарности ее отца. В нем не сыскать было хмельной цинической удали дяди Толи. И всепобедительной галантности зла, которую заметила Василиса в ледяных глазах Иеремии Блада, в нем не было…

Когда он пел, он не был похож ни на кого — ни на солдата, ни на пилота, ни на «простого парня». И на удалого танцовщика из телевизора он не был похож тоже! И на смелого скомороха! И на витающего среди формул ученого! И на решительного немногословного звездолетчика! И в то же время чудесный голос блондина, казалось, вбирал всё то лучшее, что было в тысяче разных мужчин. Вбирал — и дарил вобранное Василисе.

Тенор блондина был как обещание. Как зов. И Василисе казалось, что он зовет ее, ее персонально.

Тем временем блондин, похоже, заканчивал свое выступление:

Dilegua, o notte! Tramontate, stelle!

Tramontate, stelle! All’alba vincerò!

Vincerò! Vincerò!

И на высокой победительной ноте ария влюбленного принца оборвалась и рассеялась над двухкомнатным номером «люкс» гостиницы «Ипподром».

Еще несколько секунд блондин простоял молча с закрытыми глазами.

А пораженная Василиса так и сидела — тихая, как мышка. От избытка впечатлений она не могла даже пошевелиться. Потому когда блондин спросил «А что, аплодисментов не будет?», она вздрогнула, как если бы он больно ущипнул ее.

— Исполать вам… — промолвила Василиса испуганно. И, в то же время припоминая, что слово «исполать» всем виденным ею иноземцам совсем непонятно, добавила:

— Ну то есть спасибо!

— Что ж, если так принято на концертах в вашем родном Большом Муроме, то я… я не возражаю! — с элегантным полупоклоном сказал блондин. Было видно, что, хотя ария была совсем короткой, он не для виду устал.

«В моем родном Большом Муроме вообще не приняты никакие особенные концерты, кроме кошачьих концертов в марте», — хотела сказать Василиса, но вовремя одумалась и произнесла словечко, которое было в ходу у трапперов, и которое, несмотря на упорные тренировки, не давалось ей долгие недели:

— Это было… су-упер!

— Вам… вам действительно понравилось? — блондин налил себе минеральной воды и с жадностью выпил.

— Да! Еще как! Я так и видела принцессу в шапке, похожей на огромную снежинку… И принца в тюрбане с пером, в блестящих лиловых шароварах — его тоже видела… Вы, наверное, профессиональный певец?

— Ну что вы! Я просто журналист. А пение — мое хобби. Когда-то отучился три курса в консерватории по настоянию родителей-музыковедов. Но понял, что это не мое. Что по сравнению со многими однокурсниками я — полное ничтожество, недостойное даже вести уроки вокала в музыкальной школе. В общем, я… образованный любитель.

— Ну а я тогда и не любитель даже… А просто пустое место, — грустно вздохнула Василиса. — Совсем-совсем пустое.

— Вы — совсем другое дело. И у вас нет повода себя казнить! Вы еще совсем молоденькая…

— Как «молоденькая»? Мне уже восемнадцать! У иных моих подруг уже дети титешные! — искренне обиделась Василиса.

Последний аргумент заставил блондина покровительственно улыбнуться.

— Восемнадцать это, конечно, не двенадцать. Но и не мои тридцать девять.

— Тридцать девять? Не может быть! Да вам никогда столько не дашь! — неожиданно бурно запротестовала Василиса. Ей даже показалось поначалу, что блондин ее разыгрывает. В ее понимании «тридцать девять» со всей неизбежностью означали седую бороду, брюшко и уныло развернутый скобкой вниз изгиб губ.

— Дашь, не дашь, а в паспорте написано, — развел руками блондин.

Вдруг Василиса стыдливо встрепенулась.

Как же это так! Она одна, без сопровождающего, находится в номере у совершенно постороннего тридцатидевятилетнего мужчины, вдобавок такого милого и искреннего, а на часах — первый час ночи. А то как нагрянет дядя Толя? Засмеет! Опозорит! Еще и за косы оттаскает, как, бывало, тятенька.

— Мне, наверное, надо идти уже, — Василиса вдруг встала и прытко направилась к дверям номера.

— Идти? Почему же это? А может… может я еще что-нибудь… спою? — блондин, конечно, хотел предложить беглянке выпить, но в последний момент решил, что девушка наверняка не пьет и он лишь спугнет ее своим гадким предложением.

— Лучше споете завтра, ладно? — с деревенской простотой предложила Василиса.

— Кстати, меня зовут Стас. И я прошу называть меня на «ты», — сказал блондин, мягко притворяя за незнакомкой дверь номера.