Леонид Смирнов - Офицерский мятеж

С другой стороны — бесконечные торговые ряды, где круглые сутки не смолкают ханьские и тюркские диалекты, Бульварное кольцо с его двенадцатью мечетями и частоколом минаретов, ларьки с электронным кокаином, стоящие на каждом углу, и наконец варьете «Большой театр» с сотнями голых танцовщиц и танцоров. Что могут они породить в русском человеке, кроме гнетущего ощущения чужеродности?

Белый дом, прикрытый зенитными батареями и барражирующим звеном стратосферных истребителей, каменным утесом возвышался над пеной мирской суеты. Сейчас он сам кипел — но уже от политических страстей. Вселенский Собор, созванный неизвестно кем и по непонятно какому принципу, именно в эти судьбоносные часы решал архиважную задачу: спустя шесть темных веков возрождал Российскую империю. И во главе нового государства на первых порах должен стоять совершенно удивительный орган — Имперский Совет.

— Петр Иванович, вас просят пройти в зал, — раздался бархатный голос.

К Сухову подошел солидный господин в отлично сшитом сером костюме с золотым двуглавым орлом в петлице — их выдавали на входе в Белый дом. Хватило, разумеется, не всем. Кавторанг положил свой значок в карман.

— Уже выбрали, любезный? — осведомился Сухов, спрыгнув с подоконника.

Господин, манерами и лицом похожий на короля лакеев, кивнул:

— Точно так, господин капитан второго ранга.

Два дюжих охранника в штатском, стоящие у дверей зала, вытянулись. Сухов неторопливо зашел в огромный, залитый светом хрустальных люстр зал. Ряды кресел спускались вниз, к большущей сцене. На ней стоял длинный стол, застеленный пурпурной тканью. Над ним вился на ветру огромный желто-черно-белый стяг — официальных цветов Российской империи. Чрезвычайно убедительное и при этом драматически напряженное изображение.

В президиуме сидели пятеро внушительных мужчин со знакомыми лицами. Но ни одного имени Сухов, как назло, вспомнить не смог. Все они время от времени мелькали в новостях — на совещаниях, торжественных приемах или светских раутах, все они были стопроцентно русскими, но при этом бесконечно далекими от своего народа.

Делегаты Вселенского Собора уже не сидели, равномерно распределяясь по десяткам поднимающихся амфитеатром рядов. Собравшись кучками, они что-то шумно обсуждали.

Петр не стал уходить далеко от входа, прислонился к стене. Минуты три на него никто не обращал внимания. Затем люди стали оборачиваться, указывать на него собеседникам. Гул голосов усилился. Потом в зале раздались единичные, робкие аплодисменты.

— Что, собственно, случилось? — спросил кавторанг у солидного господина, который остался стоять рядом с ним.

— Россияне приветствуют вновь избранного члена Имперского Совета. — На губах «короля лакеев» проскользнула непонятного свойства улыбка.

Уже сотни делегатов, отвернувшись от сцены, глядели наверх — в сторону этой двери, искали глазами Сухова. И вдруг принимались хлопать. Один заражал другого… Вот уже почти весь собравшийся в зале «цвет нации» бил в ладоши.

— Ну и?.. — недопонял Сухов.

— Кивните согражданам.

И только тут Петр Сухов осознал, в какую угодил западню. Благодаря Порфирию Петровичу, разумеется.

Военмор кивать никому не стал. Он огляделся, пытаясь найти затененный уголок, — тщетно. Нащупал в проходе откидное сиденье, приткнулся кое-как и, не обращая внимания на происходящее внизу, вызвал по браслету треклятого контрразведчика.

— Слушаю, Петр Иванович, — тотчас откликнулся полковник.

— Это я вас слушаю, — грозным шепотом произнес кавторанг.

— А-а… Вы уже в курсе, — протянул Порфирий Петрович. — Вы самолично столкнулись с народным волеизъявлением, господин военмор. Впервые в жизни, небось?

— Хватит паясничать, — буркнул Петр. Ему было не до смеха. — Извольте объясниться.

Полковник кашлянул, будто прочищая запершившее горло.

— У всякой великой нации должна быть Совесть. На сегодняшний день Совестью Нации выбрали вас, Петр Иванович. Вы вправе отказаться. Решайте сами.

В голосе контрразведчика прозвучало неожиданное сочувствие.

— Скуден же ваш выбор… — пробормотал Сухов.

Из браслета раздались короткие гудки — Ригерт прервал контакт.

Контрразведчик недвусмысленно намекнул, что возвышение Петра еще не закончилось. Членство в Имперском Совете — только первый шаг. Кавторанг не мог с бухты-барахты возглавить сотни миллионов людей. Но не мог он и с ходу отказаться, наплевав на политические расклады и искреннее (как он надеялся) желание делегатов поднять на самый верх достойного человека. Не в его это характере — уходить в кусты.

Все последние месяцы военмор ясно видел, как команда Ригерта шаг за шагом создает образ народного героя. И отдавал себе отчет, что добром эта кампания не кончится. Но что сделал он, кавторанг Сухов, чтобы поломать этот дурацкий процесс? Ни-че-го. И вот пришло время расхлебывать.

— Дамы и господа! — возвестил через громкоговорители оперный бас. — Прошу занять свои места.

Хлопки смолкли, в зале стало намного тише. Народ быстро рассаживался.

— На трибуну приглашается командующий Второй русской эскадрой капитан второго ранга Петр Иванович Сухов, — прогремело под сводами зала, словно военмору сейчас будут вручать адмиральские погоны и орден Андрея Первозванного.

Петр оторвался от стены и, не чуя ног, устремился по наклонному проходу — к трибуне, вперед и вниз. То бишь наверх… Он шел к сцене, стараясь не торопиться, и сидящие у прохода люди провожали его взглядами. В большинстве своем это были зрелые мужи — от тридцати до шестидесяти лет, некоторые в военных мундирах, многие — в костюмах, что носят чиновники среднего ранга. В зале присутствовали известные артисты и спортсмены, музыканты и ученые. Краем глаза Сухов заметил несколько православных священников в черных рясах и даже муллу в золоченом халате и чалме.

«Ничего не меняется за века, — подумал кавторанг. — Представительство всех сословий и народностей — строго по списку и процентовке. Небось, еще за месяц, а то и два до мятежа все расписали…»

Люди начали вставать со своих мест и стоя рукоплескать ему, военмору, убивавшему других военморов. Возникла настоящая овация — из тех, что Петр Сухов видел лишь в исторических фильмах. Вот уж ее, похоже, никто не репетировал.

У Сухова мурашки побежали по коже. Он чувствовал, что багровеет — щеки горели огнем. Но видеозапись показала, что военмор внешне был спокоен — как перед отдачей приказа о лобовой атаке. Ведь тогда он должен был вселять уверенность в свой экипаж. Стальной блеск в глазах, плотно сжатые губы, чуть заметно играющие желваки на скулах.

Кавторанг поднялся по лесенке на сцену, взошел на трибуну. Обвел взглядом стихший зал. Делегаты Вселенского Собора ждали, какую великую истину изречет спаситель отечества. И тут Петру Сухову стало страшно.