Роберт Силверберг - Другие тени Земли

“Портрет нетрайдера”. Катин посмотрел на дату: задумчивый нетрайдер просеивал туман сквозь свою сеть двести лет назад.

“Портрет юноши”. Современника, конечно. Он стоял на опушке рощи…

— В середине двадцатого века, в 1950 году, если быть точным, — Катин снова взглянул на капитана, — на Земле была маленькая страна, называемая Великобританией, в которой существовало пятьдесят семь довольно сильно разнящихся друг от друга диалектов английского языка. Была также большая страна, называемая Соединенными Штатами, с населением в четыре раза большим, раскинувшаяся на в шесть раз большей территории. Там тоже существовали диалекты, но только две крошечные группы, насчитывающие менее двадцати тысяч человек, употребляли язык, который мог быть непонятен человеку, владеющему только литературным английским. Я привел этот пример, чтобы пояснить свою точку зрения: обе страны говорили на одном и том же языке.

— Что же у тебя за точка зрения?

— Соединенные Штаты были продуктом коммуникационного взрыва, развития способов передвижения, перемещения людей, информационной революции, развития радио и телевидения, что стандартизировало речь и образ мышления — не сами мысли, а способы их выражения, так что персона А может понять персону В, но также и персон X и У. Люди, информация и мысли пересекают сейчас Галактику быстрее, чем Соединенные Штаты в 1950 году. Возможность взаимопонимания резко возросла. Наши родные миры разделяет треть Галактики. За исключением случайных воскресных визитов в Университет созвездия Дракона во время моей учебы сейчас я впервые покинул пределы Солнечной системы. Однако вы и я по способности к обмену информацией гораздо ближе друг к другу, чем уроженцы Уэльса и Корнуэлла тысячу лет назад. Помните об этом, когда размышляете о Мышонке или о Принсе Реде. Хотя Великая Змея свернулась вокруг колонны, символизирующей всего сотню миров, жители Плеяд и Окраинных Колоний признают ее. Мебель Республики Вега то и дело напоминает то же самое о своих хозяевах. Аштон Кларк значит одинаково много как для вас, так и для меня. Морган убил Андервуда, и это частично сделало наши познания… — он остановился, потому что Лок нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что Андервуд убил Моргана?

— О, конечно же… Я имел в виду… — краска смущения проступила на его щеках. — Да… Но я не хотел…

Между картинами показалась женщина в белом. Ее серебряные волосы были уложены в высокую прическу.

Она была высокой.

Она была старой.

— Лок! — она протянула навстречу ему руки. — Банни сказала, что ты здесь. Я думаю, нам следует подняться в мой оффис.

“Конечно, — подумал Катин. — Все ее портреты, которые я видел, были сделаны пятнадцать — двадцать лет назад”.

— Спасибо, Циана. Мы и сами могли бы подняться. Я не хочу отвлекать тебя, если ты занята. Это не займет много времени.

— Ничего, пойдемте. Я оценивала сейчас полтонны не представляющей большого интереса скульптуры Веги.

— Периода Республики? — спросил Катин.

— Увы, нет. Тогда мы могли бы сбагрить ее с рук. Но она слишком стара, чтобы чего-нибудь стоить. Идемте, — она уже двинулась мимо развешанных холстов, когда взгляд ее упал на широкий металлический браслет, закрывающий разъем на ее запястье. На нем мигал один из миниатюрных экранчиков.

— Простите, юноша, — повернулась она к Катину. — У вас с собой диктофон или что-то подобное?

— Д-да.

— Я должна попросить вас не использовать его здесь.

— О, я не хотел…

— Довольно часто я сталкиваюсь с вопросом обеспечения секретности, — она положила свою морщинистую руку на его. — Вы понимаете? Автоматически нарастающее поле стирает все записи с подобного рода аппаратов.

— Катин из моего экипажа, Циана. Но этот экипаж резко отличается от того, что был в прошлый раз. Секретов больше нет.

— Я так и поняла, — она убрала руку, помолчала, потом заговорила снова. — Когда я пришла сегодня утром в музей, тебе поступило послание от Принса.

— Он на Ворписе?

— Понятия не имею, — дверь разошлась и пропустила их внутрь. — Но он знает, что ты здесь. Разве это важно?

— Мы совершили посадку каких-нибудь полтора часа назад. И улетаем вечером.

— Послание пришло час и двадцать пять минут назад. Оригинал был довольно сильно искажен, поэтому операторы откорректировали его не без труда. Они в курсе содержания, и вся трудность теперь…

— Не беспокойся, — Лок повернулся к Катину. — Что же он скажет теперь?

— Мы все это скоро узнаем, — ответила Циана. — Ты сказал, что нет никаких секретов. Но я бы все-таки предпочла разговаривать у себя в оффисе.

Эта галерея была вся забита: то ли запасник, то ли еще не разобранные материалы выставки. Катин уже собирался спросить, но Лок опередил его.

— Циана, что это за хлам?

— По-моему, — она взглянула на дату в золотой окантовке на старинном деревянном ящике. — “1923 год. Эол Корпорейшн”. Да, это коллекция музыкальных инструментов двадцатого века. Это — Онде Мартино, названный по имени изобретателя, французского композитора, жившего в 1942 году. Здесь у нас, — она наклонилась, разглядывая табличку, — механический пианист, играющий в две руки, сделанный в 1931 году. А это “Виолано Виртуозо Милла”, построенное в 1916 году.

Катин разглядывал внутренности виолано сквозь стеклянную дверцу в передней части.

— Что они делали?

— Стояли в барах, в парках, где не было оркестров. Люди опускали монету в прорезь, и автоматически начинала играть установленная вот здесь скрипка в сопровождении фортепиано. Программа задавалась перфолентой, — она провела серебряным ногтем по перечню. — “Шар Страттера”… — ноготь двигался вдоль кучи термен-воксов, банджо и шарманок. — Некоторые из новых академиков потребовали объяснений по поводу увлеченности Института двадцатым столетием. Примерно каждая четвертая из наших галерей посвящена этому времени, — она скрестила руки на парче платья. — Возможно, их обидело то, что оно традиционно интересует ученых вот уже восемьсот лет. Они отказываются видеть очевидное. В начале этого удивительного столетия человечество имело множество обществ, живших в одном мире. К концу же оно стало практически тем, что мы есть сейчас — информационно единым обществом, заселившим разные миры. С тех пор количество миров возросло, информационное единство неоднократно меняло природу общества и привело к нескольким грандиозным катастрофам, но все-таки наше общество существует. С тех пор, как мы это поняли, двадцатый век является фокусом научного интереса: это было столетие, в котором происходило наше становление.

— Я не испытываю влечения к прошлому, — объяснил Лок. — Я не располагаю временем для этого.