Роберт Силверберг - Другие тени Земли

— Что-нибудь, Мышонок. Что любишь, сыграй.

Катин снова встряхнул сеть.

— От звезды к звезде, Мышонок, представь себе — гигантская паутина раскинулась по всей обитаемой Галактике. Это зеркало, в котором отражается современная история. Понимаешь? Все так и есть. Это — моя теория. Каждый индивидуум — узелок сети, а волокна между узелками — это культурные, экономические и психологические связи, сближающие одного человека с другим. Каждое историческое событие, — он погремел кольцами, — словно колыхание сети. Оно движется через всю сеть, растягивая или сжимая культурные связи, объединяющие человечество. Если событие катастрофично, связи рвутся. В сети на время появляется дыра. Де Эйлинг и Альвин-34 не сходятся только в том, где начинается сотрясение и как быстро оно распространяется. Но в основном их точки зрения совпадают, понимаешь? Я хочу схватить такую волну, и поместить эту сеть в свою… в свой роман, Мышонок. Я хочу, чтобы он показал сеть целиком. Но я должен найти тот центральный сюжет, то великое событие, которое сотрясает историю и заставляет кольца сталкиваться и сверкать передо мной… А потом — Луна, Мышонок! Вернуться к прекрасным скалам, совершенствовать свое искусство, созерцать передвижение колец и всей сети — вот чего я хочу, Мышонок. Но тогда я не найду сюжет!

Мышонок сидел на полу, шаря по днищу футляра в поисках пропавшей рукоятки управления.

— Почему ты не напишешь о себе?

— Прекрасная идея! Но кто бы стал читать такой роман? Ты?

Мышонок нашел рукоятку и приладил ее на место.

— Не думаю, чтобы я смог прочесть такую длинную вещь, как роман.

— Но если бы сюжет был, скажем, о столкновении между двумя могущественными семействами? Например, между Принсом и капитаном, то все равно ты не захотел бы прочитать?

— Сколько записей ты уже сделал для своей книги? — Мышонок пустил по ангару пробный луч.

— Нет и десятой части того, что мне необходимо. Если она и обречена сразу же стать допотопной музейной реликвией, это будет искрящаяся драгоценными камнями, — он откинулся на сети, — искусная, — кольца загремели, голос его поднялся, — тщательная работа! Безупречная!

— Я родился, — сказал Мышонок. — Я должен умереть. Я страдаю. Помоги мне. Я бы тогда написал твою книгу вместо тебя.

Катин опустил глаза на свои длинные пальцы, слабые, но мужские. После недолгого молчания он сказал:

— Мышонок, иногда мне хочется плакать от твоих слов. Запах тмина.

Запах миндаля.

Запах кардамона.

Падающие звуки слились в одну мелодию.

Обкусанные ногти, распухшие пальцы — ладони Катина подрагивали в такт осенним краскам. На цементном полу, в сети, танцевала его тень.

— Это да! — засмеялся Лео. — Ты умеешь играть, Мышонок! Умеешь!

Тень танцевала, пока ее не спугнули голоса.

— Эй, ребята, вы еще…

— …здесь? Капитан сказал нам…

— найти вас. Время…

— …отправляться. Идемте…

— …пора в путь!

— Пора!

— Паж жезлов.

— Справедливость.

— Приговор. Моя взятка. Дама чаш.

— Туз ваш.

— Звезда. Моя взятка. Отшельник.

— К козырям легла! — засмеялся Лео. — Смерть.

— Дурак. Моя взятка.

— Рыцарь монет.

— Тройка монет.

— Король мечей. Моя взятка.

— Дьявол.

— Маг. Моя взятка.

Катин посмотрел на потемневший шахматный столик, где Себастьян, Тай и Лео после получаса воспоминаний играли в три руки в Тарот-вист.

Он не слишком хорошо знал эту игру, но они-то этого не знали, и он размышлял, почему его не пригласили. Он наблюдал за игрой через плечо Себастьяна уже минут пятнадцать. Черный зверь жался к ногам хозяина. Катин старался свести воедино имеющиеся у него знания, чтобы вклиниться в их игру.

Они играли так быстро…

Он поднялся, пошел к пандусу, на котором сидели Мышонок и Айдас, болтая ногами над бассейном, улыбнулся, сунул руку в карман и щелкнул переключателем диктофона, поставив его на запись.

Айдас в это время говорил:

— Мышонок, что, если я поверну эту рукоятку?

— Смотри! — Мышонок оттолкнул руку Айдаса от сиринкса. — Ты всех здесь ослепишь!

Айдас задумался.

— У того, который был у меня, когда я с ним баловался, не было… — голос его прервался в ожидании привычного окончания фразы.

Ладонь Мышонка скользнула с дерева на металл, потом — на пластик. Пальцы коснулись струн и извлекли несколько негромких нот.

— Ты ведь действительно можешь покалечить кого-нибудь, если будешь неправильно обращаться с этой игрушкой. Он обладает острой направленностью, и количество света и звука, которое можно извлечь из него, достаточно для того, чтобы повредить сетчатку или порвать барабанную перепонку. Для того, чтобы получать голограммное изображение, в этой штуке используется лазер.

Айдас покачал головой.

— Я никогда не играл ни на одном так долго, чтобы понять, как он внутри… — он протянул руку и потрогал струны. — Это; конечно, красивый…

— Хэлло, — сказал Катин.

Мышонок что-то буркнул и положил руку на струны.

Катин уселся по другую сторону Мышонка и некоторое время его разглядывал.

— Я сейчас думал, — сказал он, — что в девяти случаях из десяти, когда я просто говорю “Хэлло”, проходя мимо кого-нибудь, или если человек, к которому я обращаюсь, сам куда-то спешит, я провожу последующие пятнадцать минут, воспроизводя случившееся и размышляя: то ли моя улыбка была принята за проявление чрезмерной фамильярности, то ли выражение моего лица получилось слишком холодным. Я повторяю снова, дюжину раз изменяя свой тон и пытаясь экстраполировать изменения, могущие приводить к нужной реакции другого человека…

— Ну-ну, — Мышонок взглянул поверх сиринкса. — Не расстраивайся. Ты мне нравишься. Я просто занят сейчас, вот и все.

— О, — улыбнулся Катин. Затем его улыбка сменилась выражением глубокого раздумья. — Знаешь, Мышонок, я завидую капитану. Он выполняет миссию. И его страсть сводит на нет все то, что возникает вокруг него, все, что другие думают о нем.

— Я иду через все это не так, как ты думаешь, — сказал Мышонок. — Совсем не так.

— А я так, — Айдас огляделся. — Где бы я ни был, я все делаю… — он опустил свою черную голову, разглядывая пальцы.

— Просто замечательно с его стороны позволить нам сейчас отдыхать, а самому вести с Линчесом корабль, — произнес Катин.

— Да, — согласился Айдас, — я полагаю…

Он повернул руки, рассматривая темные линии на ладонях.

— У капитана есть о чем позаботиться, — вмешался Мышонок. — А он не хочет об этом и думать. На этом отрезке пути не ожидается ничего интересного, поэтому он должен был чем-то заняться, чтобы отогнать мысли. Вот что я думаю.