Филип Дик - Солнечная лотерея (сборник)

– Здесь нет такой улицы!

– Нет здесь никакой Мэйн–стрит, – буркнула пожилая женщина, качая головой, другие поддержали ее, даже не замедляя хода.

Пьяный снова засмеялся, а потом рыгнул.

– Нет Мэйн–стрит, – с трудом выговорил он. – Они говорят вам святую правду. Все здесь знают, что такой улицы нет.

– Должна быть! – в отчаянии вскричал Бартон. – Должна!

Он остановился перед домом, в котором родился. Точнее, это был не тот дом, а большой отель вместо маленького бело–красного одноэтажного домика. Кроме того, улица называлась не Сосновой, а Фэйрмаунт–стрит.

Тогда он пошел в редакцию газеты. Теперь это была не «Миллгейт уикли», а «Миллгейт таймс», и размещалась она не в сером бетонном здании, а в покосившемся от старости двухэтажном деревянном доме. Когда–то в нем жили.

Бартон вошел.

– Чем могу служить? – дружелюбно спросил молодой человек, сидевший за стойкой. – Хотите дать объявление? – Он вытащил блокнот. – А может, подписаться?

– Мне нужна информация, – ответил Бартон. – Хотелось бы взглянуть на старые комплекты – меня интересует июнь двадцать шестого года.

Молодой человек заморгал. Это был симпатичный толстячок в белой рубашке с расстегнутым воротником, отутюженных брюках и с аккуратно подстриженными ногтями.

– Двадцать шестого? Боюсь, что все…

– Все–таки проверьте! – скрипнул зубами Бартон. Он бросил на стойку десять долларов. – И побыстрее, если можно!

Молодой человек сглотнул слюну, мгновение поколебался, а потом метнулся куда–то, словно испуганная крыса.

Бартон сел за стол и закурил. Когда он прикуривал вторую сигарету, парень вернулся. Лицо его покраснело от натуги, он тащил массивный том.

– Есть, – сообщил он, с грохотом хлопнул подшивку на стол и с облегчением выпрямился. – Хотите еще чего–нибудь? Только…

– Спасибо, – фыркнул Бартон.

Трясущимися руками он принялся листать старые пожелтевшие страницы. 16 июня 1926 года, день его рождения. Он нашел его, отыскал колонку рождений и смертей и торопливо просмотрел ее.

Все оказалось на месте: черные буквы на пожелтевшей бумаге. Водя вдоль строк пальцем, он беззвучно шевелил губами. Имя его отца перепутали: Дональд, а не Джо. Адрес был иной: Фэйрмаунт–стрит, 1386, вместо Сосновая, 1724. Имя матери Сара, а не Рут. Однако главное там было. Теодор Бартон, 3050 граммов, окружной госпиталь. Впрочем, и тут напутали. Все было перепутано.

Закрыв том, Бартон отодвинул его.

– Я хотел бы еще один комплект. Принесите мне газеты за октябрь тридцать пятого года.

– Минуточку, – ответил парень, вышел и вскоре вернулся.

Октябрь 1935 года, когда его семья продала дом и уехала вместе с ним в Ричмонд. Бартон снова уселся за стол и начал медленно перелистывать страницы. В номере за 9 октября он нашел свою фамилию, быстро пробежал взглядом страницу, и сердце его замерло. Да что там сердце – само время остановилось!

Новая вспышка скарлатины

Умер еще один ребенок. Водоем в высохшем речном русле закрыт представителем федеральной службы здоровья. Теодор Бартон, 9 лет, сын Дональда и Сары Бартон, живущих на Фэйрмаунт–стрит, 1386, умер сегодня в семь утра. Это уже шестая жертва скарлатины на протяжении…

Бартон машинально встал. Он даже не помнил, как вышел из редакции, и пришел в себя, лишь оказавшись на улице, залитой ослепительным солнцем. Не глядя по сторонам, он повернул за угол и пошел мимо незнакомых магазинов. Споткнувшись, он едва не сбил с ног какого–то мужчину, механически извинился и пошел дальше.

Очнулся он перед своим «паккардом». Из тумана, застившего все вокруг, вынырнула Пег и крикнула с огромным облегчением:

– Тэд! – Она подбежала к нему, груди ее прыгали под мокрой от пота блузкой. – Боже мой, что за свинство – оставить меня здесь и уйти! Я чуть со страху не умерла!

Бартон тупо сел в машину, молча повернул ключ зажигания и завел двигатель. Пег уселась рядом.

– Тэд, что случилось? Ты такой бледный. Тебе плохо?

Он выехал на улицу, не видя ни людей, ни машин вокруг. «Паккард» быстро набрал скорость… слишком быстро. По обе стороны мелькали туманные фигуры.

– Куда мы едем? – спросила Пег. – Мы уезжаем отсюда?

– Да. – Он кивнул. – Уезжаем.

Пег облегченно откинулась на сиденье.

– Слава богу. Я просто счастлива, что мы возвращаемся к цивилизации. – Она с беспокойством коснулась его руки. – Может, я поведу? Лучше бы тебе отдохнуть – ты так плохо выглядишь. Скажи, наконец, что случилось?

Бартон молчал. Он даже не слышал ее. Заголовок заметки по–прежнему стоял у него перед глазами: черные буквы на пожелтевшей бумаге:

Новая вспышка скарлатины

Умер еще один ребенок…

Этим ребенком был Тэд Бартон. Он не уехал из Миллгейта 9 октября 1935 года, а умер от скарлатины. Но это невозможно, ведь он жив! Это же он сидит в своем «паккарде» рядом с грязной, потной женой.

А может, он вовсе не Тэд Бартон?

Фальшивые воспоминания – даже фамилия и прочее, все содержимое его мозга кем–то подделано. В отчаянии он крепко стиснул руль. Но если он не Тэд Бартон, то кто же?

Он потянулся за своим компасом–талисманом, но даже он исчез. Хотя нет, в кармане что–то было.

Бартон вынул из кармана небольшой кусочек черствого хлеба. Сухарь вместо серебряного компаса.

Питер Триллинг присел на корточки и взял в руки глину, оставленную Мэри. Быстро превратив корову в бесформенную массу, он начал лепить снова.

Ноакс, Дейв и Уолтер смотрели на него с недоумением и возмущением.

– Кто тебя принял в игру? – гневно спросил Дейв.

– Это мой двор, – спокойно ответил Питер.

Его фигурка была почти готова. Мальчик поставил ее на землю рядом с овцой Дейва и топорной собакой Уолтера. Ноакс не обращал внимания на Питера и его фигурку, он все играл со своим самолетом.

– Что это? – со злостью бросил Уолтер. – Это ни на что не похоже.

– Это человек.

– Человек? Это, что ли, человек?!

– Иди–ка ты отсюда, – насмешливо сказал Дейв. – Ты слишком мал, чтобы с нами играть. Вали домой и попроси у мамочки леденец.

Питер ничего не ответил, взгляд его огромных карих глаз был сосредоточен на глиняном человечке. Он замер, наклонясь вперед, и лишь едва заметно шевелил губами.

Какое–то время ничего не менялось, но вдруг…

Дейв вскрикнул и отскочил в сторону, Уолтер громко ругнулся и побледнел, Ноакс перестал играть своим самолетом. Открыв рот, он замер неподвижно.

Маленький глиняный человечек шевельнулся, сначала едва заметно, потом энергичнее: дернул одной ногой, потом второй, согнул руки, ощупал и осмотрел свое тело, а затем вдруг побежал прочь.

Питер пронзительно засмеялся, пружинисто изогнулся и схватил удирающую глиняную фигурку. Маленький человечек яростно боролся, пока мальчик тащил его к себе.