Филип Дик - Солнечная лотерея (сборник)

Многие заводы здесь все еще продолжали работать. Под землей громыхали кузницы. Но Джонсу на все на это было наплевать, и он продолжил свое путешествие пешком, милю за милей шагая мимо дымящихся развалин и груд искореженного металла – когда–то здесь был крупнейший в мире промышленный центр. Все еще действовали законы военного времени, часто попадались патрули, то и дело останавливающие его для проверки документов.

Когда ему уже было пятнадцать плюс три месяца, он попал–таки в руки компетентных органов; его допросили, сняли отпечатки пальцев и приставили к делу. Его отправили в трудовой батальон, и хоть противно все это было, но он ведь знал, что именно так и случится. Несколько месяцев подряд вместе с другими он с мрачной яростью голыми руками таскал камни, очищая город от развалин, – других средств или каких–нибудь инструментов почти не было. К концу года прибыла техника, и работу вручную прекратили. Он возмужал и окреп и сильно поумнел. И когда ему вручили автомат и отправили на трещавший по швам фронт, война кончилась.

Все это он предвидел. Он смылся из своей части, первому попавшемуся загнал свой автомат за хороший обед и выбросил военную форму. Через день он уже тащился по той самой дороге, с которой начал путешествие; он шел пешком, на нем были джинсы и рваная футболка, за спиной мешок; он пробирался через хаос развалин, оставшихся от войны, созерцая этот новый мир, превратившийся в пустыню.

Почти семнадцать лет его двойная жизнь проходила совершенно бесцельно. Тяжким, мертвым грузом давила на него эта жизнь. Ему и в голову не приходило, что он может как–то использовать свой дар. Он нес его как крест, ни о чем не задумываясь. Жизнь – тяжелая штука, а для него она была тяжелей вдвойне. Ну что тут хорошего, если знаешь, что тебе не избежать несчастий, которые постигнут тебя через год. Если бы миссис Лиззнер могла видеть, как ее останки везут по дороге, ей бы от этого легче не стало.

Нужно было, чтоб кто–нибудь научил его извлекать из своего таланта пользу, чтоб кто–нибудь показал ему, как его можно применить в этой жизни. Таким человеком оказался толстый, вечно потный торговец, одетый в розовую полосатую рубашку и лимонного цвета штаны, владелец потрепанного «бьюика». На заднем сиденье его машины кучами громоздились хрупкие коричневые коробки. Сгорбившись от усталости, Джонс шагал по пыльной обочине, когда возле него с ворчанием остановился «бьюик». Садившийся в эту машину еще год назад Джонс и не обернулся. Сдернув мешок со спины, он молча уселся рядом с водителем.

– Не слышу благодарности, – обиженно пробормотал Хиндшоу, трогая. – Может, хочешь пройтись пешком?

Джонс откинулся на изодранную обивку сиденья и затих. Он знал, что будет дальше: Хиндшоу и не собирался его высаживать. Хиндшоу очень хотелось поболтать с кем–нибудь. Он любил поболтать. Из этой болтовни юноша узнал для себя немало ценного.

– Куда едем? – спросил любопытный Хиндшоу.

В зубах у него торчал мокрый огрызок сигары. Пальцы элегантно вертели баранку. Заплывшие жиром глазки, казалось, могли перехитрить весь мир. Пятна от пива давно лишили рубашку ее естественного цвета. Это был неряшливый, беспечный, насквозь порочный тип, весь пропахший потом и дорожной пылью. И еще он был великим мечтателем и отпетым мошенником вдобавок.

– Никуда, – сказал Джонс с обычным для него угрюмым безразличием. За двенадцать месяцев этот вопрос ему порядком надоел.

– Держу пари, куда–то ты все–таки направляешься.

И вот тут случилось это самое. Слова, действия, которые имели место по периметру движущейся волны, замерли. Год назад измученный мальчишка бездумно произнес какую–то грубость. У него было достаточно времени, чтобы собрать приличный урожай с того, что из этого выросло.

– Я вот тоже знаю, куда едешь ты.

– Ну и куда? – весь вспыхнув, отпарировал Хиндшоу (он ехал в местечко неподалеку, с дурной репутацией, а этот район все еще был на военном положении).

Джонс спокойно стал отвечать.

– Откуда тебе известно? – хрипло спросил Хиндшоу, прерывая подробный рассказ Джонса о его собственной предстоящей деятельности. – Откуда ты набрался таких слов, проклятый щенок? – заорал он испуганно и весь побелев. – Кто ты такой, черт подери, ты что, читаешь чужие мысли?

– Нет, – ответил Джонс. – Просто я тоже еду туда с тобой.

Эти слова отрезвили Хиндшоу. Несколько минут он не мог раскрыть рта; присутствие духа совсем покинуло его; он вцепился в баранку и только пристально глядел на изрытую ямами, разбитую дорогу. То здесь, то там по обеим сторонам попадались брошенные коробки домов. Это были окрестности Сент–Луиса; после успешного обстрела советскими снарядами с бактериологическими наполнителями все люди отсюда были эвакуированы. Местные жители до сих пор еще работали в трудовых лагерях, восстанавливая жизненно важные объекты: в первую очередь промышленные и сельскохозяйственные предприятия.

Конечно, Хиндшоу был напуган, но жадность, вторая его натура, пробудила в нем дикое любопытство. Он из чего угодно мог извлечь для себя выгоду. Бог знает, чего он только не повидал в жизни. И он осторожно продолжил:

– И тебе известно, что в этих коробках, – он ткнул пальцем в сторону заднего сиденья, – попробуй угадать с трех раз.

Но не в природе Джонса было угадывать.

– Магнитные пояса, – не моргнув глазом ответил он. – Пятьдесят долларов за штуку, сорок – оптом, от десяти и выше. Гарантируют безопасность от токсической радиоактивности и бактериологического заражения, если нет – деньги назад.

Взволнованно облизнув губы, Хиндшоу спросил:

– Может, мы с тобой раньше встречались? Где–нибудь под Чикаго? И я говорил тебе об этом?

– И ты еще попытаешься втюхать мне один. Когда остановимся набрать воды.

Хиндшоу вовсе не собирался останавливаться, он и так опаздывал.

– Воды? – промямлил он. – Какой воды? Ты что, хочешь пить?

– Радиатор течет.

– Откуда ты знаешь?

– Через пятнадцать минут… – Джонс стал соображать – он уже забыл, через сколько точно. – Или где–то через полчаса загорится вот эта лампочка, температура. И ты обязательно остановишься. Воду найдем в заброшенном колодце.

– И тебе все это известно?

– Да, мне все это известно. – Джонс раздраженно оторвал висевшую полоску изодранной обшивки сиденья. – Стал бы я говорить.

Хиндшоу не произнес ни слова. Он молча крутил баранку; прошло минут двадцать, как вдруг загорелась лампочка температуры, и он быстро съехал на обочину.

В полной тишине раздавался только жалобный свист радиатора. Несколько струек дыма от перегретого масла спиралями поднимались вверх из отверстия на капоте.

– Так, – пробормотал Хиндшоу дрожащим голосом, нащупывая дверную ручку. – Пойдем посмотрим? Так где, ты говоришь, колодец?