Ольга Ларионова - Сотворение миров. Авторский сборник

Между тем по тому как все принялись торопливо рассаживаться, стало ясно, что прибыло начальство. Возле Варвары остался один юноша, почти мальчик, потому что аскетическая худоба отнимала у него добрых пяток лет, которыми обычно так дорожат в его возрасте. Он все допытывался, не передавали ли для него годовой комплект «Галактического следопыта», – Варвара о таком не помнила, но обещала порыться в багаже. Она еще раз оглядела стройную фигурку в оливковой рубашке – покрой и размер на удивление совпадали с той, которую ей доставил киб. Да, похоже было, что хозяин ее вечернего туалета определился; но вот запонки, тоже найденные ею на диване рядом со снежнокрахмальным заказом, были явно не мужские – тонкие срезы великолепнейшего лабрадорита, отливавшего глубокой лазурью, были скреплены причудливым захватом из серебряных птичьих лапок. Подарок Кони?

Тогда надо не забыть ее поблагодарить.

– Кстати, – не слишком громко обратилась она к юноше, – а как полное имя Кони? А то мне как–то неудобно…

– Консуэло, но она этого не любит. Идемте–ка к столу. А мое имя Теймураз, и я очень не люблю, когда меня зовут Темрик.

Варвара молча кивнула, усаживаясь от него справа. Место по другую сторону от нее осталось пустым.

Все еще немножечко подождали, затихая, и тут появились сразу две пары: одна – в традиционном свадебном наряде, другая – более чем запросто и с орущим младенцем, вероятно, первым малышом, появившимся под золотыми небесами Тамерланы.

Чету с отпрыском приветствовали даже более восторженно, чем новобрачных. На столе появились пузатые бутылки, покрытые пылью и какой–то бутафорской плесенью. Поплыл сказочный, но уже знакомый по космодрому малиновый запах.

Ленивец на дереве проснулся и принюхался.

Варвара наклонилась к уху своего соседа:

– А разве на Тамерлане не действует сухой закон?

– На нашей Степухе действуют все законы дальних планет, и перед вами – сок ежевики. Но главное, не называйте этот шарик Тамерланой. У нас это считается дурным тоном.

Бокалы зазвенели, и Варвара, естественно, приготовилась услышать первый тост, обращенный к виновникам торжества, но за полтора года существования колонии здесь уже установились четкие и незыблемые традиции.

– За нашу Степаниду! – проговорил кто–то на той стороне стола, и хотя его негромкие слова едва были слышны, все встали и наклонили бокалы, проливая несколько капель на землю.

Что поразило Варвару более всего, так это серьезность, с которой был совершен сей языческий обряд. Она искоса глянула на Теймураза – он тоже прошептал несколько слов на незнакомом и, вероятно, древнем языке и капнул соком себе на брюки.

Девушка поймала себя на том, что ей совершенно не хочется следовать общему примеру.

– Ваша очередь! – шепнул ей Теймураз.

– Я пока воздержусь, – так же шепотом отвечала она. – Для меня это как–то неорганично…

Юноша посмотрел на нее примерно так же, как полчаса назад она сама глядела на морского змея.

Но кругом закричали, зазвенели, двинулись в обход стола к новобрачным с протянутыми бокалами; перекрывая общий гвалт, возопил отпрыск Пидопличко и, вероятно, произвел еще какое–то решительное действо, потому что раздался звон разбитой посуды и единодушное «к счастью, к счастью!..».

Варвара, насупившись, жевала какую–то душистую травку с майонезом, в которую были зарыты крошечные крутые яички, вероятно черепашьи. Кому к счастью, а кому и не очень. Сейчас бы сидеть где–нибудь на стене, свесив босые ноги, и принюхиваться к прелому вечернему духу прибрежных зарослей, и только теперь, когда солнце стало по–вчерашнему желтым, а ближние горы словно окатило кофейной гущей, потихонечку вживаться в то, что ты все–таки не на Земле и это надолго. Дневное знойное марево сгустилось, обернувшись хорошо взбитыми предзакатными облаками, и небо сразу стало много ниже, словно все происходило уже в торжественном зале, где до изжелта–зеленоватого свода рукой подать, и от него время от времени отделялись блестки–шелушинки, падающие вниз так неспешно, как будто они делали это не из уважения к силе тутошнего тяготения, а исключительно по собственному капризу…

Но в геофизических описаниях Земли Тамерлана Степанищева ничего о подобном явлении не говорилось.

Варвара облизала вилку, тихонечко постучала ею по рукаву Теймураза и скромно указала вверх.

– Внимание, небо!!! – крикнул он, срывая голос, и в тот же миг завыла сирена.

За долю секунды все были на ногах.

В стороне Амбарной площади что–то крякнуло, как распахивающийся сундук, засвистело, и по крутой параболе пошел, расправляя куцые крылышки, автоматический зонд. За кустами что–то недружелюбно лязгало; осьминоги, подобрав бурдюки, проскакивали по касательной мимо Майской поляны и ныряли в парковую зелень. Безмятежное спокойствие хранил один полусонный ленивец, на котором не дрогнул ни один зеленый волосок.

Что же касается первенца планеты, то он, воспользовавшись тем, что родители переключили внимание с него на вечерние небеса, вцепился в скатерть и сдернул ее на землю со всем содержимым, сопровождая сей агрессивный акт победным воплем.

А с близкого небосвода, мерно покачиваясь, падали на землю гигантские медузы. Сейчас они не казались уже золотыми, а призрачно отдавали изжелта–розовым, как лепестки чайной розы. Пока об их размерах было трудно судить, к тому же создавалась иллюзия, будто они растут по мере приближения к земле. Правда, не совсем к земле – упасть они намеревались в море, и Сусанин рявкнул: «Биосектор, за мной!» – и первый помчался к пляжу. В первую секунду Варвара даже обрадовалась: вот ведь удача, сразу можно будет познакомиться со всем своим сектором, но не тут–то было – с места сорвались абсолютно все сто шестьдесят человек, населяющих Пресепторию, плюс три космолетчика, и впереди мчалась, подобрав кисейный подол, новобрачная, а где–то в арьергарде довольно похрюкивал на отцовском плече юный Пидопличко.

Все разом высыпали на пляж и остановились молча, даже галька не скрипела под ногами. Потому что в море, к неуемной радости аполин, падали никакие не медузы, а невиданной величины снежинки – двух, трех, пяти метров в поперечнике. Они шлепались в воду с хрустом, разламываясь на бесформенные ноздреватые куски, которые стремительно таяли, не давая аполинам наиграться вволю. Были они редки и бутафорски неправдоподобны, и только одна промазала и тяжко шлепнулась о гальку на самой черте прибоя, так что кибы, выхватывая и выдвигая всевозможные датчики из своих бурдюков, плотной цепью двинулись на нее, хищно подрагивая вибриссами хеморецепторов.

И это было все.

Небеса, если не считать кучевых облаков, опустели, море слизнуло последние капли талой воды, кибы безмолвствовали, не обнаружив никакой опасности, а аполины, наглотавшись снежной массы, недовольно пошли в глубину.