Ольга Ларионова - Сотворение миров. Авторский сборник

В окошко ненавязчиво постучали. Болтливый гений, не иначе.

– Я сплю! – зарычала Варвара.

– И на здоровье, – раздался веселый голос Сусанина. – Утречком, пока кибы всю вашу аппаратуру не раскидают по разметкам, вам в своей лаборатории делать нечего. Так что брошу–ка я вас на капусту. В восемь на пирсе, радость моя!

Варвара чуть не подпрыгнула от бешенства. Это ж надо, обрела себе начальника, который будет распоряжаться каждым рабочим часом в ее же собственной таксидермичке! Обретешь тут здоровый сон. Но ничего не поделаешь, теперь только отдать себе приказ проснуться ровно в половине шестого по среднеземному, чтобы успеть выкупаться. В половине шестого.

В половине…

* * *

Проснулась она много раньше от жуткого ощущения, будто ее лицо лизнул огненный язык.

За окошком полыхал беззвучный пожар.

Она бросилась к окну, распахнула его – навстречу дохнула черемуховая ночная прохлада. Многослойные красно–зеленые ленты летели, извиваясь, по небу, словно тутошняя Ирида, позабытая богиня радуг и прочих красочных атмосферных эффектов, вздумала заниматься художественной гимнастикой на ночь глядючи. Вовремя иллюминация, ничего не скажешь. Как бы это назвать? А, северностепанидское сияние.

Она сердито фыркнула, предчувствуя жесточайший недосып, и тут же пожалела о собственной несдержанности: справа, под соседним окном, принадлежащим половине Лероя, высилась монументальная фигура, расцвеченная радужными бликами.

– А–а, – протянул он своим звучным, точно из глубины колодца, басом, – моя юная натуралистка!

Варвара мысленно застонала.

– Вы уж простите меня, старика, – продолжал он так, что его было слышно в радиусе двухсот метров. – Дело в том, что я совершенно забыл про дороникум продолговатолиственный!

Она в сердцах захлопнула ставни.

* * *

Они обогнули мыс, и воздух сразу же наполнился подозрительным душком гниющих водорослей, рыбы и конюшни. Сопровождавшие суденышко аполины проделали два–три дружных курбета, разом повернули и отбыли в сторону островов.

Теймураз управлялся с парусом отменно, и берег (вместе с запахом) стремительно надвигался.

– Ага, кибы уже навалили целую кучу капусты, – удовлетворенно заметил Теймураз. – Когда пристанем, ты в воду не прыгай, тут на дне всякое… Вон те две плиты – наше обычное место.

– А вон тот камень удобнее, – заметила Варвара, кивая через левое плечо.

– Это не камень. Это – корова.

Варвара, несмотря не предупреждение и все свои тревожные ощущения, едва не вывалилась за борт.

– Ты что? – изумился Теймураз.

– Естественная реакция человека, впервые увидевшего живую стеллерову корову…

– Почему впервые? Тебе ж вчера аполины теленка подарили!

– Это зелененького–то? А я думала – ламантеныш. Впрочем, я его и рассмотреть не успела – приплыл некто, влекомый аполинами, словно Лоэнгрин в челноке, забрал и спасибо не сказал.

– Лоэнгрина транспортировали лебеди, коих на Степухе пока не обнаружено. А был это, несомненно, Светик Параскив, наш старый телятник и ксенопсихолог по совместительству.

– Почему несомненно?

– Иначе у тебя не возникло бы ассоциаций с Лоэнгрином. Беда Светозара в том, что он красив, как языческий бог. Держись!

Лодка ткнулась носом в берег, и они соскочили на камни. Продолжать разговор о бородатом ксенопсихологе, вызывающим определенные ассоциации, девушка воздержалась.

– Я пойду посмотрю, а? – просительно проговорила она, кивая на темно–бурую тушу.

– Успеешь. Это, по–моему, молодой бычок. Они всегда голодные. Сейчас наши осьминоги явятся, попробуем отобрать у них что–нибудь лакомое. С коровьей точки зрения, разумеется.

Мысли свои он всегда выражал с каким–то особенным, корректным изяществом и точностью, обычно свойственным более зрелым мужчинам. Варвара заключила, что это – следствие безупречного воспитания, одинаково редкого во все века.

А кибы тем временем медленно восходили из глубин морских, и у каждого из них был здоровенный канат, если можно так выразиться, «через плечо». Не то тридцать три богатыря, не то репинские бурлаки на Степухе. На буксире у них тянулся здоровенный сетчатый кошель, набитый спутанными водорослями. Внутри этой массы что–то безнадежно трепыхалось.

– Собственно говоря, наша задача – следить, чтобы кибы не пропустили ничего опасного. Коровы, конечно, феноменально всеядны – Степуха вообще обитель всеядных, – но ведь среди подводной живности встречаются и ядовитые. О, вот, кстати, и демонстрационный экземпляр.

И точно: один из кибов замер, прицеливаясь, и вдруг молниеносным рывком выдернул из кучи водорослей полутораметровую членистую тварь, подозрительно напоминавшую скорпиона, отложил в сторонку и придавил плоским камнем. Скоро обнаружился и еще один красавец, чуть ли не крупнее первого; киб сгреб обоих поперек членистых животов и понес обратно в воду.

Чудища извивались, вскидывая хвосты с далеко не безобидными тельсонами, жутковато клацали клешнями и старались ухватить киба за манипулятор. Если это им удавалось, раздавался душераздирающий скрежет, на который киб, естественно, не обращал ни малейшего внимания.

– Отнесешь зверей на место – сразу же возвращайся на подзарядку! – крикнул ему вдогонку Теймураз, наблюдавший за тем, как остальные кибы швыряют обратно в воду похожих на севрюгу рыбин. – Минуточку… Вон ту рыбку, зубастенькую, преподнесите даме. На ужин.

Ближайший киб завертелся, оглядывая пляж и решая непосильную для него логическую задачу: кто же из этих двоих в одинаковых комбинезонах – дама? Не решив, он положил требуемое посередине: разбирайтесь, мол, сами.

– Премного благодарна, – сказала Варвара. – Но это – для меня, а где обещанная конфетка для бычка?

– Конфетка – это вот… – в изломанных капустных листьях перекатывалось нечто, напоминающее черный футбольный мяч. – По–нашему «морской кокос». Сусанин говорит, что благодаря изобилию этих фруктов аполины, коровы и еще кое–кто сохранили на передних конечностях пальцы. Ну, пойдем, покормим малышку. Кибы, всем вязать водоросли в тюки!

Он подцепил кокос, на деле оказавшийся необыкновенной четырехстворчатой раковиной, сквозь меридиональные щели которой проглядывало нежно–розовое, и они пошли по самой кромке воды, увязая в мелкой агатовой гальке. Стеллерова корова, чуточку отличавшаяся от тех макетов, над которыми привыкли скорбеть жители Большой Земли, никак не реагировала на их приближение и только по–лошадиному отфыркивалась. Четырехпалые бахромчатые ласты слева и справа загребали водоросли, уминая их в компактный ком, а обросшие щетиной губы, вытягиваясь хоботком, уминали эту буровато–зеленую массу с непредставимой быстротой.