Константин Колчигин - Ранняя осень. Книга первая. Изгнанник

Она тоже улыбнулась, смутившись своей невольной смелости. Клеверов подошёл к девушке, взял ее за плечи и одним движением посадил на коня. Легкий плащ распахнулся, и без того короткое платье почти совсем открыло стройные ноги девушки. Клеверов снизу вверх заглянул в лицо Аленки, уголки его рта дрогнули в непонятной грустной улыбке.

– Вы смеетесь надо мной, Андрей Николаевич? – с тревогой спросила девушка.

Он покачал головой; с минуту постоял, глядя в сторону, затем легко вскочил в седло и тронул поводья. Девушка покачнулась, но Клеверов сразу поддержал ее, положив руку на талию. Конь пошел крупной рысью. Замелькали ствола берез, растущих вдоль едва заметной лесной тропинки.

Аленка повернула голову и посмотрела молодому человеку прямо в глаза, близко-близко…

– Помните тот день? Мы с вами ехали на этом же коне…

Клеверов промолчал, сдерживая горячего скакуна. Лес отступал, скрываясь за холодными синеватыми туманами. Что-то таинственное стало появляться в отдаленных рощах. Еще не взошло солнце, и далекая луна тускло светила над самым горизонтом. Хлопая крыльями, низко пролетела огромная черная птица. Аленка испуганно прижалась к Клеверову и почувствовала, как сразу отяжелели его руки… Он бросил поводья. Конь на мгновение сбился, но тут же выровнял шаг и пошёл карьером. Где-то в утренней мгле появлялись и исчезали леса и рощи, крутые холмы в мелких колючих зарослях ельника. Могучее животное летело стрелой, в бешеной скачке чуть касаясь копытами земли, туда, где над уходящей вдаль равниной поднимались прозрачные розовые облака зари. Стучали копыта, свистел ветер, распущенные светлые волосы Аленки выбились из-под капюшона плаща. Девушка не оглядывалась на своего спутника, но ее тонкие нежные пальцы сжимали его руку. Сколько это длилось? Наверное, не очень долго. Но, когда конь начал уставать, они уже были довольно далеко от скафа.

Клеверов придержал лошадь и соскочил с седла. Кругом до самого горизонта расстилалась голубоватая травянистая равнина, словно и не было непроходимых лесов на берегах огромной реки. Аленка неловко спустилась на землю, отчего упрямое платье вовсе сбилось… Молодой человек чуть улыбнулся и быстро отвел глаза, давая спутнице возможность привести себя в порядок.

– Какое удивительное утро, – сказала Аленка, торопливо поправляя волосы.

Клеверов не ответил, и девушке стало неловко за свой восторг.

– Я, наверное, очень надоела вам?

Взглянув на расстроенную Аленку, он неожиданно весело рассмеялся. Девушка в изумлении широко открыла глаза – он казался таким юным! Просто мальчишка… Красивый хрупкий мальчишка…

– Пойдемте, Аленушка, – сказал он, беря спутницу за руку.

Они долго шли рядом, ведя коня за собой. Аленка, на удивление милая и женственная, легко ступала по высокой густой траве, доходившей ей до колен, лишь только белые сапожки заметно темнели от росы.

Тер забежал вперед и вспугнул очередную птицу. Остановился, искоса поглядывая на хозяина, боком сделал несколько шагов, лизнул руку девушки и вновь стремительно помчался вперед.

– Он вас очень любит, – задумчиво сказал Клеверов. – Видимо, чувствует, как я отношусь к вам…

– А как вы ко мне относитесь? – живо спросила Аленка.

– Не надо, дитя мое. Вы все видите собственными глазами.

– Я обыкновенная девушка, Андрей Николаевич, и не обладаю особой проницательностью.

– Обыкновенная? Ценю эту скромность. Но, чтобы избавить вас от заблуждения, скажу, что редкая женщина способна – как, впрочем, и мужчина, – столь быстро овладеть значительным объемом знаний, усвоить чуждые языковые формы и ряд норм высокоразвитой цивилизации.

– Вы еще никогда не хвалили меня.

– Крон не осыпает вас комплиментами?

– Он больше смотрит, – улыбнулась девушка. – Правда, очень выразительно. Хотя мне кажется, что Елена Александровна более достойна внимания.

Помолчали, медленно ступая по буйной траве, с восходом солнца терявшей свой удивительный голубой цвет.

– Скажите, Андрeй Николаевич, вы уверены, что я не могу объективно судить о вас?

– Наверное, можете. Но едва ли это важно.

– Вы не испытываете тоски по своей прежней жизни?

Клеверов грустно улыбнулся.

– Случается, я вспоминаю годы учебы в университете и время работы на производстве, где я был рядовым инженером. Все мои действия как-то терялись в общем трудовом вкладе, хотя я и старался быть необходимым. Я очень хорошо помню и прежних однокурсников, и сослуживцев; нередко передо мной встают целые картины и эпизоды невозвратного прошлого.

– Это очень сложно – производство?

– Для наивной малограмотной девочки – очень. Работа там зачастую нелегкая и после восьми часов смены заметно устаешь. Условно вы можете представить себе производство в виде бесконечных рядов исполинских и совсем небольших грохочущих машин и станков в огромных зданиях. К ночи большая часть оборудования замолкала и я во время вечерних дежурств, часто останавливался среди неподвижных, едва различимых во мраке машин. В эти минуты приходили какие-то необыкновенные, особенно грустные мысли. Это было время, когда я ещё ровно и хорошо относился к людям.

– Почему же вы не остались там?

– Почти всегда я стремился к одиночеству и не любил бесплодных бесед с коллегами, чем принято заполнять то или иное бездействие в рабочее время. Словом, всегда оставался в стороне во всем, что не касалось производства. Известно, что люди в процессе общения ищут способы самовыражения; те, кого не удовлетворяют элементарные формы, прибегают к искусству. Я не стал ни художником, ни артистом. Природа не наделила меня особами талантами, хотя, в целом, дала все. С ранней юности я особенно много работал – лишь здесь я мог высказать себя.

Порой, уже будучи инженером, я становился вместо рабочего к станку и делал две-три нормы за смену. Позднее я избрал другую работу, предельно трудную и смертельно опасную – Елена вам, вероятно, рассказывала о ней. Былое недоверие к людям усилилось, перешло во враждебность. Я стал нервным и раздражительным.

– Мне рассказывала Князева, – тихо произнесла Аленка. – В вашей жизни было много ужасов и страданий.

– Что бы ни случилось, дитя мое, я всегда буду знать, что жил той жизнью, которую избрал сам. И оттого у меня нет никаких сожалений о прошлом, а тяжелые испытания дали мне возможность познать самого себя. Склонен думать, однако, что в судьбе моей, в этом отношении мало примечательного. Существование некоторых людей связано с такими ужасами, против которых моя жизнь лишь легкий летний сон.

Они медленно шли назад по следам коня. Давно взошло солнце, вдали показался темный массив леса.

– Странно, – задумчиво сказала девушка, следя за Тером, гонявшим маленьких серых зверьков. – Рядом с вами я кажусь себе глупой маленькой девочкой, и все мои стремления стать лучше, совершеннее оказываются просто бесполезными.