Кир Булычев - Искушение чародея(сборник)

Были и другие случаи, когда зазевавшихся людей атаковали гекк-ависы, но каждый раз это происходило рядом с домодревами – и стоило лишь отступить, как «детишки» моментально теряли к людям всякий интерес.

– Похоже, – предположил Борис, – их дети до определенного возраста либо вовсе лишены разума, либо он у них в некой зачаточной стадии развития. И от наших ависы ждут того же…

– Ну, их ожидания небеспочвенны, если вспомнить, к примеру, историю о подводной лодке из бочки…

– Ма-а-ам!.. – хором отозвались младшие Урванцы. – Это ж был научный эксперимент!

Сейчас же они шагали рядом с Павлышем и вели себя смирнее овечек. Помогли распаковать коробку, охотно принялись разбираться с инструкцией: какие детали в каком порядке прикрепить и т. д. Ависы, как обычно, при виде подарка оживились. Даже Отец то и дело поглядывал на Домрачеева и Павлыша, а уж остальные пятеро просто места себе не находили от возбуждения.

Так они обычно себя и вели: словно мальчишки в новогоднюю ночь. Павлышу казалось, что обмен подарками пробуждает в них какие-то древние, забытые инстинкты. Ависы то и дело издавали отрывистые звуки, двигались дерганно, порой даже спрыгивали с насеста на землю и передвигались на всех четырех, помогая себе крыльями.

При этом Отец никогда не принимал подарки из рук Эммы, хотя именно она обычно произносила официальное: «Мы приносим вам в дар…» Точно так же ответные дары он вручал Павлышу или Домрачееву, в крайнем случае – академику Окуню.

Павлыш подозревал, что ависы по-прежнему считают, будто у землян царит матриархат. И видимо, вручая или принимая подарки от женщины, Отец рискует сильно уронить свой статус в глазах соплеменников.

Когда Павлыш поделился своими соображениями с академиком, тот какое-то время сидел, черкая в блокнотике, затем отодвинул его от себя и с изумлением уставился на Славу.

– Гениально! Ну, или почти гениально… – Он прихлопнул ладонями по столешнице и вскочил. – Вы не учли одной малости: у птиц подношение подарка зачастую означает ухаживание, взять хотя бы шалашников… Да что там птицы! Это мы наблюдаем и у многих пауков, и у представителей семейства Empidiae – то бишь, мух-толкунчиков… И если ритуал ависов – а мы, вне всяких сомнений, имеем дело с ритуалом – возник на основе брачных ухаживаний… что ж, довольно странно было бы Отцу вручать Эмме Николаевне или принимать от нее подарки.

Помнится, Павлыш тогда не сдержался и усмехнулся – да так, что Эмма вспыхнула и – невиданное дело! – отвернулась.

– Ладно, – сказал Миша, – допустим, вы правы. Но откуда взялась тогда эта страсть к взаимным подаркам? Даже дуэль, как вы говорите.

– О! Это оч-чень правильный вопрос. Пока мы не узнали больше об истории наших новых друзей, мы можем только строить предположения, и мое таково: в какой-то момент обмен подарками стал аналогом наших войн.

– Они бросали друг в друга хлебемотами?! – хмыкнул вездесущий Эдгар. – Или пулялись муравионами? Надо и нам как-нибудь попробовать.

Следующие минут пять были посвящены попытке ущемить братьев в правах и досрочно сослать в спальню; впрочем, гуманизм в конце концов восторжествовал.

– Еще одно слово!.. – пригрозил им Борис. – Так что, Федор Мелентьевич, вы начали говорить о войнах?..

– Именно. Вы слышали когда-нибудь о потлаче? Это слово из чинукского жаргона – торгового пиджина, который бытовал на северо-западном побережье Тихого океана, – но само по себе явление было очень распространено. В разных формах и в разное время ритуал потлача существовал во всем мире, от Африки до Европы. Потлач – это взаимное одаривание. Вы вручаете мне хлеб, я вам – два, вы в ответ – четыре, я – десять… и так ad infinitum. Таким образом мы с вами выясняем статусность друг друга. Тот, кто дарит более ценный подарок, не просто заявляет о том, что он богаче одариваемого. Он еще и делает того должником – не всегда в прямом смысле, конечно. Причем вы не можете уклониться от дара и не можете не ответить на него: тогда вы теряете лицо.

– Так вот, – сказал академик, – я думаю, у ависов в ходу то же самое. Видимо, на каком-то отрезке их истории потлач заменил войны. В животном мире, вообще говоря, внутривидовые смертоубийства не такая уж редкая штука, но обычно проблема решается менее… э-э-э… кардинальным образом. Возможно, опять же, изначально это были «подарочные» турниры за благосклонность той или иной дамы сердца. Затем они стали играть другую роль: превратились в нечто вроде соревнования – собственно, как и на Земле.

– Но почему сейчас ависы считают их чем-то запретным и опасным?

– Ну, Слава, это как раз проще всего. Знаете, иногда потлач приобретает весьма… э-э-э… специфические формы. Соперничество приводит к чрезмерной расточительности, просто к уничтожению всех накопленных благ. Это, так сказать, высшая форма, невероятный шик. В двадцатом веке, знаете, некоторые богатые господа поджигали пачку денег и от нее прикуривали. Вот в потлаче есть свой аналог. У одного из племен североамериканских индейцев наиболее дорогим металлом считалась медь – так представьте, медные слитки просто швыряли в озера – словом, попросту уничтожали. И понимаете, такой механизм выявления социального статуса – он без предохранителей, теоретически это может продолжаться до бесконечности, а толку… Ничего удивительного, что цивилизация, достигшая такого уровня, как у ависов, отказалась от потлача.

– Значит, – уточнил Миша, – все дело в том, кто первым сделает подарок, которого другим не перебить?

– С поправкой на то, что мы можем только догадываться об их системе ценностей.

– Федор Мелентьевич, но ведь правила задают не они. А у ГЦ могут быть другие представления о победивших и побежденных. Хотя в целом ваша версия лично мне очень…

– Перестаньте, Домрачеев, – отмахнулась Эмма. – Это все домыслы и фантазии. Я общалась с представителями ГЦ, кое-что о них знаю. Все, что описывает уважаемый Федор Мелентьевич, – варварство. Пережитки прошлого. ГЦ не стал бы устраивать нам такое соревнование.

Академик Окунь широким жестом указал на комнату. Вдоль стен были сложены отинвентаризированные Эммой микроскопы, кастрюли, кресла, стальной плуг и даже ножницы.

– Возможно, – тихо сказал он, – мы сами это устроили. Я устроил. Они просто посмотрели на то, с чем именно мы явились, и решили пойти нам навстречу. Может, даже именно с учетом этого подобрали нам «поединщиков».

Эмма решительно возражала – и тогда, и позже. Она считала, что версия о потлаче «слишком земная», что ГЦ «не столь наивны», что, наконец, глупо устраивать соревнование между представителями двух настолько разных цивилизаций.

Академик был сбит с толку и, кажется, даже огорчен пылом, с которым Эмма доказывала его неправоту. Миша ходил мрачный и демонстративно в споры больше не вмешивался.