Михаил Костин - Земля – Паладос

Спут помотал головой.

— Только теоретически. Сначала надо выйти на орбиту планеты, потом…

— Это я и сам догадался. Ладно, не боись, мой синий друг, как-нибудь сядем.

Сто девятнадцатый борт вышел на орбиту третьей планеты и сбавил скорость. Семега вращалась неспешно. Она была удивительно голубой, наверное, даже более насыщенного цвета, чем Земля.

Материков здесь оказалось всего два, один побольше, второй совсем мелкий. Основную площадь покрывала вода.

— Между прочим, эту планету открыл спут, — поведал Антрацит. — И назвал ее в честь своей любимой…

— Наверное, потому, что эта планета такая же круглая, как его подружка, — проворчал рыжий.

— Чья подружка? — не понял спут.

— Спута, что планету открыл.

— У него не было подружки.

— Ты же сам сказал, что он назвал планету в честь любимой?

— Да, любимой библиотеки. Ты не дал мне договорить…

Тем временем корабли преследователей один за другим заходили на орбиту. Пару раз в сто девятнадцатый жахнули из плазменной пушки, но стреляли вяло, навскидку, не надеясь попасть.

Опарт снова оживился, мычал и мотал головой.

— Чего это с ним? — не понял спут.

— Радуется, что его собратья нас догнали. Рано радуешься, пиратская твоя харя, сейчас мы сядем и…

— И что? — заинтересовался Спут.

— Бросим корабль и сбежим. Пусть погоняются за нами по горам и джунглям. Это не открытый космос, где все видно на парсеки вперед.

Внизу в самом деле был ярко-зеленый лес, больше напоминавший тропики. Из зелени величаво выступали горные хребты.

Опарт снова замычал что есть силы. Глаза его выкатились, как у рака.

— Дерни кляп, — попросил Исаак. — Кажется, он хочет что-то сказать.

Антрацит кивнул и опасливо дернул тряпку.

— ИДИОТ!!! — Голос Опарта разнесся на весь космолет, а может, даже и за его пределы.

Пират закашлялся и выдавил хрипло:

— Угол!! Выравнивай угол!! Расшибемся! Вам же, козлам, автопилот показывает!!!

В груди екнуло. Исаак мгновенно собрался, взгляд стал острым, тело напряглось. Корабль медленно, медленнее, чем хотелось бы, стал сглаживать угол приземления. Нос космолета задрался кверху.

— Скорость сбрось, — приказал Опарт.

— Куда еще-то, — буркнул Исаак. — И так еле ползем.

Но повиновался. Борт сто девятнадцать медленно плыл над заросшим зеленью материком. Внизу не было ничего, кроме леса и гор.

— Кретин! — рычал Опарт. — Идиот недоделанный! Куда ты собрался сажать корабль?!

Исаак поглядел на Спута, потом на экран, где из зелени торчали горные хребтины, как спины гигантских рыбин, вынырнувших из зеленой воды.

— Развяжи меня, если хочешь жить, — распорядился Опарт.

Исаак колебался. Как посадить корабль, он не знал. Знал только, что обычно это делают на ровной площадке, которой здесь и не пахло. Выходит, Опарт прав, и они могут расшибиться. С другой стороны, это может быть уловка.

— Ладно, — согласился Исаак. — Только без фокусов. Нас двое, и мы вооружены.

Провода пришлось резать, так как развязать то, что навертел пьяный священник, было невозможно. Опарт ругался и мял затекшие руки. Пальцы слушались пирата плохо. Ноги рыжий, видимо, перетянул сильнее, потому как Опарт сумел лишь встать и рухнуть, словно подрубленное дерево. Вдвоем со спутом следователь дотащил пирата до пилотского кресла.

Опарту хватило одного взгляда на пульт. Затекшие пальцы привычно забегали по пульту.

— Идиоты, — бормотал пират. — Законченные. Два идиота. Один рыжий, другой голубой. Паладонийское отродье.

— Мы не с Паладоса, — напомнил Спут.

— Да хоть из Добруйскленда, — зарычал Опарт. — Думаешь, от этого умнее стал?

Антрацит притих и молча следил за действиями пирата. Тот, вдоволь нащелкав тумблерами, теперь застыл и действовал редко и четко. Каждое движение его было безукоризненно отточенным.

Корабль снизился до предела, двигаясь теперь скорее как флаер. Внизу уже можно было разглядеть какие-то детали пейзажа.

— А вот сейчас будет жестко, — предупредил Опарт.

В следующую секунду космолет тряхнуло. Снизу что-то ударило. Деревья, догадался Исаак. Еще мгновение, и ударило сверху. Здесь гадать было не о чем. Преследователи, понимая, что садиться здесь некуда и они упускают свою цель, принялись снова шарашить из плазменных пушек.

Сто девятнадцатый борт затрясло, словно он попал в мясорубку. Анатомическое кресло больно било в спину и по рукам, не успевая подстраиваться под изменение осанки. В грудь с силой врезался ремень. Потом последовал сильный удар, от которого загудело в голове, и свет померк.

Священник-следователь не успел понять, что теряет сознание.

Габриель провел в каюте черного капитана трое суток. Что происходило снаружи, следователь не знал. Он ориентировался исключительно по звуку и по встряскам. Какие-то вещи по этим параметрам можно было понять, но подробности оставались где-то за гранью. Спрашивать капитана тоже не имело смысла. Он только пожимал плечами и философски замечал: «А вам-то что за печаль, брат Габриель?»

Черный капитан заглядывал исправно два раза в день. Как по часам. Заходил, приносил еду и питье. Курил и пил какое-то горячее варево, которое называл кофеем, утверждая, что когда-то его пили все, а потом растение, из которого делается напиток, стало редким и теперь это настоящая ценность. Пока капитан пил свой кофей, курил и чистил трубку, у них было время поговорить. Причем сам пират относился почему-то к этим беседам трепетно.

— Понимаете ли, брат Габриель, — пыхтел он трубкой, — Церковь — это пережиток. Но пережиток уверенный. Церковь держит позиции за счет былых побед. Кстати, вы никогда не задумывались, почему всякий раз, когда вера в Церковь начинает терять силу, появляются Призраки? Церковь ловит Призраков и восстанавливает позиции. Еще бы, никто кроме священников Света не способен на такой подвиг.

К заданному собеседником тону Габриель уже привык. Злиться и раздражаться было непродуктивно, а беседы, хоть священник-следователь и не соглашался с пиратом, оказались весьма любопытны. Жестокий убийца и грабитель, черный капитан отчего-то все больше и больше вызывал в Габриеле если не симпатию, то уважение.

Человек принципа, человек слова и дела всегда вызывает уважение, даже если принципы разнятся с твоими. Главное, чтобы слова и дела не расходились между собой, а в этом черного капитана упрекнуть было нельзя.

— На что вы намекаете? — полюбопытствовал священник.

— Я не намекаю, боже упаси. Я просто предлагаю задуматься. Человек так устроен в большинстве своем, что ему надо подавить окружающих, продемонстрировать, что он лучше. Быстрее, выше, сильнее. Умнее. Злобнее. Я стараюсь не доказывать свою правоту, брат Габриель. Может быть, я и не прав, хотя живу по своей правде. Нет, мне вовсе не нужно, чтобы все человечество и прочие гуманоиды жили моими мыслями. Мне просто очень хочется, чтобы каждый человек думал своей головой. Понимаете? Своей. Ведь она есть у каждого. Я не скажу, что я в этом сильно оригинален, вовсе нет. Но если каждый чуть больше станет думать головой, а не брюхом, кто знает, может быть, начнется золотой век.