Александр Белый - Мореход

Что делалось в арьергарде, не видел, но в авангарде воины противника были опытны и под крики «Засада! Засада!» сразу же схватились за оружие, а пятеро лучников, в том числе и Хондар, стали быстро натягивать тетиву и готовить луки к бою. Медлить было нельзя, счёт пошёл на секунды, и я решительно взмахнул рукой, отдельно продублировав команду для Иланы:

— Огонь!

С момента подъёма на эту площадку мы снаружи нигде не топтались и внешний вид припорошенной снегом тропы не нарушали, но упражнением «встать из‑за камней — определить объект поражения — прицелиться — имитировать выстрел», Лагос всех задолбал. Данный тактический приём за прошедшие два дня был отработан несколькими сотнями тренировок, поэтому нет ничего удивительного, что оба болта каждого из пятнадцати арбалетов нашли свои цели. У кого более удачно, у кого менее, но я попал именно туда, куда целился: переднему всаднику в грудь, а Хондару в живот, при этом пришив ему болтом и правую руку.

— Илана? — позвал её после того, как в наушниках услышал её длинный прерывистый выдох.

— Рэд, всех шестерых всадников и двоих, нет, четверых ездовых свалили в снег, — ответила она, — Двое крайних ездовых упали на тыльную сторону, их не видно, но они, похоже, ранены не смертельно.

— Ничего страшного, сейчас зачистим, но вы молодцы!

Перезарядив арбалет, оставил его сидевшему рядом со мной Рузу, младшему из внуков деда Котяя, открыл лицевой щиток и воскликнул:

— Вперёд, на зачистку!

Скальная гряда была обрывиста, и с неё так просто не спрыгнешь. Нужно было идти сто пятьдесят метров к выходу через ущелье, а затем метров двести возвращаться по тропе. Никто из парней, кроме меня, своих арбалетов не оставили, а разбившись попарно, следовали за мной. О тактике действия пары ранее не слышал даже Лагос, это уже я их обучил, теперь все прекрасно знали приёмы подхода к объекту, а так же кто из них стреляет–режет–колит, а кто прикрывает спину и контролирует обстановку. Лично моей напарницей была Кара (куда от неё сейчас денешься), а с некоторых пор стал обучать и Хуа.

Первый «вражина», как говорит Лагос, свалился с нервно топчущейся лошади, зацепившись унтом за стремя. Так и лежал на снегу с одной задранной вверх ногой, пробитой грудью и застывшей печатью смерти в открытых глазах.

— Идите вперёд, — кивнул остальным воинам и остановился у раненного, лошадь которого отбежала в сторону, — Это мой клиент.

Да, это был Хондар. Понурив голову и прижав руки к животу, он сидел в кругу багрово–чёрного снега, а заметив мои обшитые кожей ватиновые унты, хрипло застонал, медленно поднял голову и уставился сощуренными глазами. Болезненная маска на лице слегка разгладилась, глаза расширились, и в них появилось узнавание.

— Ты, — тихо сказал он, — Я знал, что это ты.

— Зачем? — спросил у него.

Его ресницы устало прикрылись, он помолчал с минуту, криво усмехнулся и сказал:

— Чужие здесь не ходят, вас гарантированно должны были убить дикари, не одни, так другие.

— Или третьи, — перебил его.

— Или третьи, — согласился он, и вяло пожал плечами, — Зачем же добру пропадать?

— Ладно, меня ты посчитал несостоятельным, а других торговцев, зачем убивал?

— Арнос рассказал?

— Да, перед смертью.

— Ну, я же сказал, в этих лесах живут мои должники, мои! — хрипло воскликнул он и закашлялся, — И чужакам здесь не место.

— Мой дедушка когда‑то говорил, что жадным нужно быть в меру, иначе подавишься.

— Умный у тебя дедушка, — сказал и отвёл взгляд куда‑то в сторону, видимо на Хуа, затем пробормотал, — Кто бы мог подумать, сопляки обыкновенные.

Я уже сожалел, что не убил его изначально. Ну что эта беспринципная мразь мне могла умного сказать, чего не знал раньше? И зачем мне слушать весь этот бред? Уже было хотел его кончить, как он вдруг спросил:

— На прошлой докаде — шестьдесят два воина из орды Духана, тоже твоя работа?

— Да, напали на нас какие‑то бандиты, шестьдесят два остались лежать на снегу.

— Но как, это просто невозможно, у них был один из сильнейших шаманов степи? — Хондар заинтересованно поднял глаза.

— Был, но теперь его скальп и череп находится в походном мешке моей шаманки.

— Вот оно в чём дело, значит, у тебя есть шаманка и она сильнее его, теперь мне всё понятно, — тихо констатировал он и посмотрел на свои окровавленные руки, — Значит, меня она сможет вылечить.

— Она не захочет, — отрицательно покачал головой.

— У меня много денег, я заплачу.

— Теперь они и так мои, — окинул взглядом замерший караван.

— Нет, ты не понял, я очень богат, в этих арбах нет и десятой части моих капиталов, — он посмотрел на меня с надеждой, — двадцать тысяч золотом дам тебе и двадцать тысяч шаманке.

— Заманчивое предложение, но следуя наставлениям своих самых больших авторитетов — папы и дедушки, в одном куске я вижу кол, который станет поперёк горла, а во втором крючок, с которого не спрыгнешь, — повернулся к своему слуге и сказал на хиндском языке, — Его нужно добить и раздеть догола, сумеешь?

— Эй, эй! — раненный враг хрипло закричал, видно этот язык он тоже знал прекрасно.

Хуа не говоря ни слова, переложил арбалет на локтевой изгиб левой руки, а правой выхватил нож, решительно шагнул вперёд и махом снизу вверх, с поворотом плеча, всадил его в подбородок Хондара. Тот опрокинулся на снег и умер мгновенно. Не вытаскивая клинок, парень приступил к расстёгиванию доспеха и раздевания трупа.

— Хуа, одежду прощупай на предмет бумаг, ценностей и любых других металлов, потом мы её сожжем.

— Как сожжём? — он посмотрел на меня широко открытыми глазами, — Это такое красивое богатство мы сожжём?! Как можно, господин?

— Ты слышал только что о наставлениях моего дедушки? Как он говорил?

— Слышал, господин, — понуро сказал мальчишка, — Он говорил, что шибко жадный может подавиться.

— Вот–вот, нам совершенно не нужно, чтобы кто‑либо увидел знакомое барахло, а затем связал нас с исчезновением каравана Хондара. Слишком много чего придётся доказывать и слишком долго отмываться.

— Ой, волы! Какие молодые и крепкие волы, — причитал дед Котяй, когда освобождённых от хомутов животных прогоняли назад в долину.

Мы поднимались всё выше в горы, а внизу за нашей спиной стояла огромная стена огня. Пятнадцать арб с комплектом колёс, сто двадцать пятиамфорных бочек и тридцать одно седло (в том числе десять самых первых трофейных), а так же немалая кучка разной одежды и обуви — всё это немалое богатство было стянуто к низине у горного ручья, полито нефтью и сожжено.

К такому варварскому уничтожению ценностей отношение было неоднозначным, буквально каждый из нас не единожды оглянулся, и в людских глазах наряду с отражением полыхающего костра, отсвечивались блики сожаления. Даже у воительниц, на что уже невозмутимые создания. Но, к счастью, к моим требованиям народ отнёсся с пониманием. Надеюсь, что выгоревшие следы нежелательных свидетельств выгорят дотла, затем их притрусит снегом, а весной, в период его таяния, ручей вспучится и смоет в пропасть как оставшийся пепел, так и воспоминания о самом Хондаре. На периферии моего сознания вертелась мысль о будущей несдержанности чьего‑то языка, но Илана уверенна, что ни эта история, ни её подоплёка достоянием не только широкой общественности, но и недружественных элементов не станет никогда.