Генри Олди - Волк

— Слушаюсь!

— Всё, свободны…

— Манипулярий Круций!

— Я!

— Манипулярий Цинна!

— Я!

— Обер-манипулярий Сатрус!

— Я!

— Перехо́дите в распоряжение легата Таранция. Быть готовыми к вылету в 18:00 по местному времени. Согласно приказу усилить сводную когорту спецназначения Z-621 тремя звеньями штурмовиков и кораблей огневой поддержки…

— Разрешите вопрос, господин легат?

— Спрашивайте.

— Куда мы летим?

— На Халори.

— Цель?

— Груши околачивать! Из всех наличных стволов… Поможете зачистить столичный округ от боевых групп сепаратистов. Прогрессивные халорийцы вас не забудут!

— Разрешите вопрос, господин легат?

— Спрашивайте.

— Это наказание или поощрение?

— В смысле?

— Ну, я насчет той драки в «Хромом псе». Вы еще разбили об меня коммуникатор…

— Я?

— Ну, когда вехденский старлей дал показания, что драку начали мы. Вы сказали: если бьешь, придурок, так чтоб потом без показаний… Наказание, да?

— Хороший вопрос, манипулярий Цинна. Хотел бы я знать ответ…

Космос велик.

Они шли в орбитальные доки Смиллы, на базы Месаллины-IV, к Халори, где правительство и мятежники веками играли в чехарду, как принято у варваров. Крейсеры, штурмовики, десант. Корабли Великой Помпилии. Двигались на окраины, летели в глушь, чертили трассы в пустоте. Ничего особенного, банальная передислокация. Разведки вехденов и гематров брезгуют такой рутиной. С миру по нитке, с бору по сосенке; с хлеба по крошке…

Согласно документам, они пришли к местам назначения.

В новостях мелькнул крейсер «Бешеный»: металл на фоне звезд. Начальник Генерального штаба сделал заявление, обещая финансирование ремонта. Манипулярий Цинна слал матушке письмо за письмом. Цинна был сентиментален. Матушка обожала халорийские благовония, и любящий сын писал, что купил целый галлон коричного масла. Масло Халори — лучшее в Галактике. Кстати, шлюхи Смиллы — тоже ничего, и пахнут приятно. Даже триппер не слишком огорчил легата Кацину. Триппер пройдет, а воспоминания останутся.

Плевать хотела Ойкумена на все это.

А на краю Ойкумены, на остром краешке, с которого сорваться — как два пальца облизать, куда идут в рваном ритме, теряя чувство времени и пространства, там, где алмазный наждак сдирает с тебя кожу — не в реальности, так в снах; вне сигналов и маяков, ведя расчеты по семи точкам, пяти, трем…

— Примипил Ланций!

— Я!

— Легат Кацина!

— Я!

— Манипулярий Круций!

— Я!

— Манипулярий Цинна!

— Я!

— Обер-манипулярий Сатрус!

— Я!

— Поступаете в мое распоряжение…

— Есть!

Сводная оперативная эскадра «Гладиус» под командованием военного трибуна Красса выдвинулась в систему AP-738412.

Говоря проще, в Кровь.

— Слабость, — сказал легат Тумидус. — Слабость — это ключ.

— Что? — не понял Папа Лусэро.

— Слабость — ключ к Крови. Так говорил мне Юлий.

— Юлий?

— Мой брат. Мы встречались перед отлетом, в гостях у отца.

Паук-исполин подошел к границе Крови. С осторожностью, которую, рискуя разозлить Папу, можно было бы назвать опаской, попробовал лапой песок. Кровяные нити потянулись к лапе, покрытой жесткими волосками — оружию, способному разорвать в клочья корму боевой галеры — и Папа сдал назад. Так анемичная девица, зябнущая в июльский зной, протягивает ножку к морской пене. Касание, визг, и девица отступает, сочтя море холодным.

Ветер расхохотался за спиной антиса.

— Вы слишком сильные, — в устах Тумидуса это прозвучало сродни оскорблению. — Ты, Рахиль, остальные. Кровь реагирует на вашу силу. Не думаю, что по силе вы сопоставимы, иначе ты бы зашел гораздо дальше. И все же Кровь чует тебя даже на расстоянии, вступает с тобой во взаимодействие. Мы, коллантарии, гораздо слабее вас. Нас Кровь игнорирует. Возможно, не считает угрозой. Возможно, попросту не замечает. Слабость, Папа. Вот что имел в виду мой брат.

Пара верхних глаз Папы побелела. В паучьем облике антиса, свойственном Папе Лусэро под шелухой , проступил другой облик — слепой карлик-вудун. Впрочем, расположение верхних глаз паука скорее вызывало ассоциацию с белыми отмороженными ушами.

— Если я стану слабым… — начал антис.

Его перебила Рахиль:

— Надо рассчитать норму падения силы. Пороговое значение. Допуски. Если мы будем знать точный уровень силового раздражителя…

Тумидус улыбнулся ангелу:

— Не надо. Оставь расчеты, Рахиль.

— Не могу, — сухо отозвалась женщина. — Не умею.

— Не умеешь не считать? А сдерживать силу умеешь? Если я прикажу тебе стать слабее на пятьдесят два процента, ты подчинишься? Удержишь себя в куцых рамках? Ты ведь понимаешь: как только сила вырвется из-под контроля, Кровь сожрет тебя на завтрак. Снять скафандр на глубине в десять километров — для водолаза это смерть. Как у гематров с аналогиями?

Рахиль шагнула к легату:

— С аналогиями у нас все отлично.

— Вижу, — Тумидус остался стоять на месте. Свет, который числа, нависал над ним, превращая доспех в рыбью чешую. — А как у антисов с подчинением? Ты, гематрийка, бесстрастная ледышка… Думаешь, я не заметил, как ты отреагировала на слово «прикажу»? Какой-то наглый коллантаришка заявляет: «Я прикажу тебе стать слабее…» — и Рахиль Коэн, гроза черных дыр, готова сжечь меня дотла! Будешь спорить? Со мной, десятинщиком? Экспертом по приказам и подчинению?! Меня, черт тебя дери, кололи такой дрянью, что ты и представить не можешь! Зачем? Чтобы научить ходить в корсете ! Меня ломали через колено, обучая подчиняться! Давили внутренний протест! Без химии моя помпилианская натура бунтовала против любых приказов… Что же тогда говорить о твоей антической натуре?

Свет подернулся рябью: ангел молчал.

— Вот она, ваша сила, — легат перевел дух. — Сила одиночек. Сила, неспособная подчиниться даже своим хозяевам… Куда вам в Кровь?

Присев на задние лапы, Папа озирался. Молчание Рахили было для антиса ножом, вонзившимся в мякоть души. Да, говорила немота гематрийки. Мы — сила, нам не совладать с собой. Да, отвечало поведение огромного паука. Мы — сила. Помпилианец прав, нам не стать слабее в присутствии большей силы.

Такова наша природа.

Глаза паука обратились к Тумидусу. Белые потемнели, в черных появился хищный блеск. Уязвлен, раздосадован, Папа хотел сорвать зло на том, кто принес дурную весть — не ударом, так словами. Миг, и антис прикусил язык, видя лицо легата: хмурое, осунувшееся, как после долгой болезни.

— Да, — кивнул Тумидус. — Ты правильно понял. Вам трудно принять вашу силу, как слабость? А мне легко? Мне легко принять мою слабость, как силу? Я, помпилианец, говорю вслух: я слаб! Настолько слаб, что меня не замечают! Я — паразит в складках шкуры слона! Еще недавно, пять лет назад… Боевой офицер, кавалер ордена Цепи, малый триумфатор — да я скорее вырвал бы себе язык, чем признался бы в слабости!