Александр Ярославский - АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ

— «Как странно, Елена, — говорит он, — неужели мы перелетели расстояние между землей и луной, преодолели всевозможные опасности, — неужели я работал десять лет над созданием «Победителя» для того, чтобы в конце концов быть замурованным, заживо погребенным здесь, в этом зале? Какая странная, какая бессмысленная вещь — случайность!»

— «Мы не погибнем, милый, нет!..» — отвечала ему Елена, — у меня есть какое-то предчувствие, какое-то чутье, что все кончится благополучно… Мы еще увидим луну! Мы еще увидим землю! Мы еще увидим нашу ракету! Мое предчувствие меня еще никогда не обманывало…

— Приляг, милый, успокойся, соберись с мыслями, — может, еще что-нибудь придумаешь…»

Мукс, сидевший рядом, плакался:

— «Пропащее наше дело, мистер Горянский!.. Не видать мне больше Чигриноса!..

— Видно, разгневался на нас лунный хозяин, что украли мы у него свет и воду! Не выпустит он нас отсюда».

— «Свет и воду!..» — догадка уколола мозг Горянского; он опрометью кинулся бежать по освещенному залу…

В двадцать гигантских шагов он очутился у водопада…

— «Да, надо отдать свет и воду, — Мукс, несомненно, прав!» — подумал он и положил вторую рукоять в нише на середину — вода исчезла; он поставил на середину первую рукоять — свет мгновенно погас…

— «Володя, — раздался почти одновременно радостный голос Елены. — Иди, проход открылся!»

— «Выпустил нас лунный хозяин!» — заливался Мукс.

Через десять минут они были на площадке перед входом.

Горянский осветил фонариком вход; как прежде, изгибалась колоссальная арка; не было никаких следов только что исчезнувшей стены… Решительно: — лунная техника слишком неуловима!…

Отсчитали девять площадок, — на девятой надели шлемы.

— «Петуха мы оставим здесь, — сказал Горянский, — иначе он задохнется, так как футляр мы разбили. Заберем петуха завтра».

Елена накрошила петуху несколько бисквитов, которые у нее были с собой, причем Мукс не упустил случая стянуть у него один бисквит, за что и получил от петуха хороший удар клювом. После этого инцидента между петухом и Муксом, исследователи лунных недр покинули площадку.

По наклонному склону и расселине они поднялись к краю отверстия кратера. Яркий свет прожекторов указал им дорогу к «Победителю».

Через тридцать пять минут они были у ракеты.

Горянский взглянул вверх: опрокинутая чернильная бездна с звездными угольями по-прежнему висела над головой.

Земной диск стоял в зените. На луне была полночь.

Горянский отворил боковую дверцу в выступе ракеты, чтобы снова ее герметически захлопнуть; минута толкотни в тесном коридорчике — и они опять на месте!

— «Да, лунный хозяин прав, — говорил Горянский, — он закрыл вход, чтобы заставить нас выполнить правило вежливости: — действительно, неделикатно в квартире своих знакомых оставить на всю ночь гореть электричество и, вдобавок, открыть еще кран у водопровода! Он проучил нас поделом!

— Ну, надо сообщить обо всем этом Чемберту!»

Горянский подошел к телефону:

— «Алло! Земля! Чемберт! Говорит Горянский! — закидывал он пространство. — Алло! Земля! Чемберт!» — двадцать раз повторил он призыв… Аппарат не работал. Земля молчала…

Тяжелая грусть охватывает население ракеты…

Неисчислимое количество раз за время двух лунных суток кидался Горянский к бесполезному телефону и оглашал пространство бесцельными призывами.

Искрилась антенна «Победителя»; красноватые и большие, высоко взлетали искры — напрасно! Земля по-прежнему молчала, Чемберт не отзывался!..

Горянский прекратил исследование луны, в течение долгого времени возился с прибором, пересматривая малейшие его части, думая, что, может быть, двигатель испорчен…

Но вдруг, когда истекали третьи уже лунные сутки, — слабый звонок задребезжал в приборе… чуть слышный, надорванный голос донесся из пространства, но, увы, это был не Чемберт!

Это говорил Тамповский.

— «Господин Горянский, — хрипел измученный голос телеграфиста, — страшное несчастье! — Мистер Чемберт убит!..

— Говорю с вами, вероятно, в последний раз!.. Башни радио разрушены!.. Еле держится, шатается главная башня, с помощью которой я говорю с вами… Через минуту и она рухнет!..

— На острове все разломано!.. Эллинги горят!..

— На нас позавчера неожиданно напали туземцы, и Джонни вместе с частью рабочих отразил нападение и спас Л/3…

— С туземцами двое из наших рабочих… Один из них и убил Чемберта… Апфель тоже убит.

— И все из-за вашего золота!.. Они хотят золота!

— Туземцы разделились: Чигринос со своими сородичами все время защищал нас… Теперь он, кажется, тоже убит…

— Не знаю, что теперь будет!.. Я совсем болен!.. Джонни ранен!.. Мы с Джонни совершенно измучились!..

— И зачем только мистер Чемберт не отправил с острова этого проклятого золота!..

— Запасы энергии, заготовленные для вас, рассеялись в пространстве… над островом была страшная буря… Не знаю, что будет далее. — голос оборвался… послышался широкий шершавый шорох, шум и еле слышный треск… Вероятно, упала последняя радио-башня… Аппарат замолк.

Трубка выпала из рук Горянского… Он зашатался и изнеможено прислонился к стене каюты…

Мукс изумленно таращил свои большие черные глаза…

Ничто, даже гибель всех его машин, бесцельная гибель энергии, предназначенная для нового, еще более отдаленного и трудного межпланетного полета, — не поразило Горянского так, как известие о смерти Чемберта!..

Горянский вспомнил московские баррикады, вспомнил сколько раз спасал ему жизнь Чемберт, вспомнил годы совместной борьбы и работы на острове…

Увидел Чемберта, всегда спокойного, всегда корректного, всегда выдержанного, отчетливого, как хронометр, — Чем-берта, который отдал все: — и себя, и состояние, и жизнь ему, Горянскому…

Чемберт умер, его убили!.. О, будь у него, Горянского сейчас энергия, радио, много радио, — он стер бы остров с лица земли!.. Он потопил бы его в океане!..

Но кому же мстить?

…Золото!..

— Да будет проклят тот час, когда он, Горянский научился делать золото!.. Это он, безумный, — виновник гибели Чемберта!..

Жестокое горе шатало мозг Горянского…

Стоит ли жить, когда смерть все равно существует, когда умирают такие люди, как Чемберт?!..

Почти ощущая физическую боль, метался Горянский по ракете.

Елена с трудом успокаивала его…

— «Пойми, Елена, — рыдал он, как ребенок, у нее на коленях, — этот человек был мне все: он был мне роднее отца, ближе друга!.. Он был мне соратник в творчестве!.. Теперь никого, никого не осталось у меня!

…Я — один во вселенной!..»

— «А я?..»

— «Да, прости, — горе оглушило меня!.. Теперь только ты, только ты — жена, соратник, друг, — осталась у меня во всем мире!..» — воскликнул, как бы проснувшись, Горянский, твердо прижимая к себе Елену.