Василий Воронков - Лидия

Тихонов озабоченно заглянул мне в глаза, продолжая держать меня за плечо, как мертвецки пьяного.

— Вы как себя чувствуете? — спросил он. — Голова не болит?

— Всё в порядке, — выдавил я из себя. — Только свет… немного режет глаза.

— Здесь довольно темно, — сказал Тихонов.

Я прикрыл рукой глаза.

— Извините, — сказал я. — Наверное, и правда переволновался. Столько навалилось всего… Вы говорите, я сдал?

— Да, — ответил Тихонов. — Причём отлично! Вы… — Тихонов на секунду замялся, — прирождённый пилот.

И он настойчиво потянул меня за руку — к двери в коридор. Можно было подумать, дальнейшее пребывание рядом с работающими терминалами могло пагубно сказаться на моём здоровье.

— С вами точно всё в порядке? — спросил Тихонов. — Обращаться в медицинское отделение было бы…

— Всё хорошо, — перебил я его, начав, наконец, соображать, что происходит. — Просто… ну, вы понимаете…

— Да, да, конечно! — Тихонов радостно закивал головой. — Сходите прогуляйтесь. Подышите воздухом. Сейчас погода… — Он быстро взглянул в широкое, похожее на иллюминатор окно, однако стёкла были затянуты густой электронной тенью, из-за которой полдень превратился в глухую бессветную ночь. — Погода отличная, — неуверенно сказал Тихонов и открыл мне дверь.

Я вышел в коридор, доковылял до лифтов, не замечая никого вокруг. Даже тусклый свет, едва пробивавшийся через жидкокристаллические жалюзи, резал мне глаза. Кто-то окликнул меня, но я даже не обернулся. Я спустился на первый этаж, вышел из здания, и тут же скорчился, как от приступа боли, когда солнце ударило мне в глаза.

Я почти ничего не видел. Передо мной расплывались яркие красные круги, словно весь мир вокруг расслаивался, как преломлённый свет.

Но стоять у входа, отворачиваясь от солнца, было нельзя. Кто-то мог заметить, что мне плохо, отвести к врачу, и тот, посветив лазером в глаза, аннулировал бы результаты экзамена.

Я почти вслепую добрался до ближайшей скамейки.

По каким-то причинам мне совсем не хотелось возвращаться обратно, в главный корпус, где электронные тени на окнах защитили бы меня от света — я словно пытался убедить самого себя, что со мной всё хорошо, что у меня нет приступа, что я просто не выспался перед экзаменом, переволновался и слишком устал.

Я сидел так довольно долго, сутулясь и прячась от солнца. Наверное, я был похож на пьяного вдрызг студента, решившего отпраздновать неожиданно высокий балл на скамейке в двух метрах от главного здания — однако меня никто не трогал, никто не пытался со мной заговорить.

Прошёл, наверное, час, прежде чем я решился посмотреть на солнечный свет.

Глаза уже не болели как раньше, а зелёная аллея у главного здания не казалась засвеченной, как на антикварной фотографии. Я вздохнул и откинулся на спинку скамейки, подставив ветру лицо, однако никакого ветра не было.

Аллея перед входом пустовала.

Я оглянулся, всё ещё не решаясь встать. Я по-прежнему боялся, что упаду в обморок. Моя правая нога затекла, я принялся массировать икру и тут услышал чьи-то голоса.

Две девушки вышли из здания и, оживлённо обсуждая что-то, пошли по направлению к столовой, в колышущуюся тень от обступавших дорожку деревьев.

Лида!

Я вздрогнул, тут же забыв об онемевшей ноге. Мне хотелось догнать её, схватить за плечо, но я продолжал сидеть, глядя на то, как девушки медленно уходят в тень. Они обе делали вид, что не замечают меня. Анна даже не стала демонстративно отворачиваться — меня просто не видели, я был у них в слепом пятне, и меня не существовало.

— Лида! — крикнул я, и девушки остановились.

Лида удивлённо обернулась, коснувшись рукой своих длинных чёрных волос. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Анна покачала указательным пальцем у виска. Потом девушка с чёрными волосами улыбнулась, сказала что-то Анне, и они вновь зашагали по аллее.

Это была не она. Анна нашла себе новую подругу.

В тот день я понял, что никогда её больше не увижу.

Я закончил институт.

Я ходил на собеседования столько же раз, сколько смотрел с Лидой солнечное затмение в космическом театре. Как будто все эти цифры имели какое-то значение…

Ко мне относились дружелюбно и с вниманием, как к больному, которого недавно выписали из стационара, где он провёл половину жизни. Я получил хороший средний балл на выпускных экзаменах и даже догадался собрать рекомендации у учителей — Тихонов так и вовсе написал целый трактат о моих талантах, — однако в федеральном агентстве открытых позиций не было, а в международное меня не приглашали на интервью.

Виктор остался на второй год, завалив выпускные экзамены, и завидовал даже этим моим бесцельным собеседованиям, похожим на формальные встречи для выпускников технологического, которые устраивали в агентстве из вежливости, не имея ни желания, ни возможности заключить с кем-нибудь контракт. Виктор считал, что мне повезло — ведь я хотя бы смог получить диплом.

И мне действительно повезло.

Помню, как я сидел дома, смотрел фильм о корабле, который отправлялся к Лейтене через туннель Красникова, намереваясь вернуться обратно спустя всего один земной год — через пространство и время, — когда мне позвонили.

Я как раз открывал последнюю бутылку.

Голос был незнакомый, хриплый, как после простуды. Позвонивший деловито прокашлялся, а потом назвал меня по имени и отчеству.

— Да, — сказал я.

— Вы сможете подъехать к нам, скажем, завтра, часам к четырем? — спросил голос.

— Подъехать? — не понял я. — Извините, а… — Я удивлённо посмотрел на экран суазора — вместо имени на нём отображался длинный номер сетевого абонента. — А с кем я имею честь?

— Это вы меня извините! — рассмеялся голос. — Слишком много звонков сегодня. Федеральное агентство космонавтики. Вы к нам приходили несколько раз, помните?

— Да, да, конечно! — Я вскочил со стула. — Завтра, в двенадцать? Без проблем! Когда вам будет удобно… Скажите, а это… ещё одно интервью?

— Да, нечто вроде, — ответил голос. — К сожалению, у нас произошла… трагедия. Несчастный случай, погиб один из операторов, а рейс уже очень скоро. Мы сейчас рассматриваем разные варианты, а вы у нас в списках, и должен сказать…

Голос снова закашлялся.

— Скажите, — спросил я, — если не секрет… А сколько ещё человек претендуют на эту позицию?

— Двенадцать, — прозвучал ответ.

Я рассмеялся.

— Извините? — спросил голос. — Я сказал что-то смешное?

— Это вы меня извините, — сказал я. — Просто… волнуюсь. Двенадцать… Это будет моё двенадцатое собеседование.

— Да, цифры, — усмехнулся голос. — Они повсюду. Двенадцать собеседований, двенадцать претендентов. Так значит, мы вас ждём?