Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)

В сентябрьский дождливый вечер в рабочих залах НИИПВ (Научно-исследовательский институт Проблем Времени) дежурили многие энергетики, техники, вычислители. Там же находились члены специальной Комиссии и оба писателя. Выбор на участие в первом эксперименте пал на моего друга, но Ковров (новгородский) нисколько не расстроился. Погрузившись в удобное кресло, он доброжелательно ткнул пальцем в пузатую капсулу MB, торчавшую посреди зала:

– Эта штука исчезнет?

Мой друг хмыкнул:

– Наверное.

И усмехнулся:

– Наверное, и я исчезну.

И вдруг даже спохватился:

– А я даже не спросил, больно ли это?

– Неприятные ощущения, видимо, проявятся, но недолго, – успокоил я Илью (новосибирского). – Очень скоро мы окажемся в Будущем. Кстати, в столь же реальном, как этот зал, капсула МВ, дождь за окном. В этом реальном Будущем вполне можно набить шишку, подраться. Но веди себя ровно. Если тебя спросят о чем-то, сделай вид, что не понял, пожми плечами. Мало ли на свете чудаков? Главное, не выглядеть тупыми, враждебными. Даже если то, что мы увидим, нам не понравится.

………странные, без форм, фонари.

Даже не фонари, а пятна мерцающего тумана.

МВ была надежно упрятана во влажных густых кустах. Исчезло тяжкое ощущение густых пластов (времени), которые мы неистово прорывали. Громкие незнакомые голоса доносились с невидимых аллей, по которым шли и шли бесконечные толпы. Футбольный матч? Митинг?

– Тебе не страшно? – спросил Илья.

Оглядываясь, мы двинулись вперед и вдруг как-то сразу неожиданно оказались на тонущей в радужном сиянии аллее. Среди людей, явно торопившихся к какому-то известному только им центру, мы ничем не выделялись. Ну, может, не очень уверенной походкой и несколько старомодной одеждой. Но здесь и там мелькали, в общем, похожие плащи и шляпы. Здесь и там раздавался смех, доносились обрывки фраз. «Успеем… Не торопись… Ты ведь знаешь, эдик уже на месте…» И все время доносился откуда-то неясный механический шум – то ли шипение пневматики, то ли что-то еще такое.

– Взгляни под ноги!

Пораженный, я остановился.

Темная поверхность дорожек и аллей, разбегающихся среди деревьев, во многих местах была расписана, исчеркана, зарисована цветными мелками.

«Ждем у эдика…»

«Встретимся у эдика…»

«У эдика в двенадцать ноль-ноль…»

Неизвестный Эдик, чье имя писалось со строчной буквы, оказался в найденном нами Будущем личностью популярной. Я видел, как Илья скептически поджал губы, наверное, вспомнил свои собственные размышления о Будущем. К счастью, несколько в стороне от аллеи, по которой мы шли, прокатился гром, вспыхнуло небо и над аллеями, над толпами, над невидимым близким городом вознеслись сияющие фонтаны, невероятные величественные каскады огня, безмерные расплывающиеся облака цветных огней.

Они вспухали.

Они торжественно лопались.

Они расцветали в небе, как гигантские розы.

И одновременно волнами стал накатываться на нас ликующий вопль толпы:

– Галлинаго! Галлинаго!

На недоуменный взгляд Ильи (новосибирского) я только пожал плечами.

Мы в Будущем, хотел сказать я Илье. Правда, не в том Будущем, куда со временем попадает каждый из нас, разменяв здоровье на года, а в том, куда мы попали по собственной воле, ничего пока не потеряв.

На центральной аллее наплыв людей просто ошеломлял.

Улыбки, смех, сверкающие глаза. Девчушки в коротких платьицах, юнцы в каких-то блестящих тряпках, люди пожилые и откровенно старые, некоторые даже в шляпах, – все неистово орали, плясали, подпрыгивали. Их будто било и трясло электрическим током. И время от времени все это человеческое море взрывалось единым кличем:

– Галлинаго!

Редкое единение.

Смеющаяся рыжая женщина размахивала голубым флажком.

Приплясывал невысокий кореец, вскидывая над собой толстую книгу.

Древний старик смеялся и разбрасывал розы. Все вроде понятно, но смысл общего действа ускользал от нас.

– Ты писатель, – шепнул я. – О чем они кричат?

Приплясывающий кореец вынырнул из толпы, он явно хотел, чтобы мы радовались, но повторял одно:

– Галлинаго! Галлинаго!

– Он опять с нами! – поддержал Илья.

– Ты что-нибудь понял? – спросил я, когда кореец несколько отдалился.

– А что тут непонятного? – ответил Илья и начал энергично ввинчиваться в толпу. Я, в общем, не боялся заблудиться, но уходить далеко от MB – это в мои планы тоже не входило. Одновременно дошло до меня и то, что Илья ввинчивается в толпу не просто так. Он явно старался держаться поближе к приплясывающему корейцу. Возможно, хотел глянуть в книгу, которой размахивал кореец. Разве не интересно заглянуть в книгу, изданную в последней четверти загадочного двадцать первого века?

– «Буро-черная голова… – Илья, несомненно, цитировал. – По темени продольная полоса нежного охристого цвета… Спина бурая, с рыжими, скорее ржавыми пятнами… Длинный нос, острый, как отвертка… Ноги длинные, с зеленоватым отливом…» Неужели ты не помнишь? «Гнездится на болотах и во влажных еловых лесах…» Вот они тут о чем! Gallinago gallinago Linneus! Я не зря штудировал Брема. И не зря ел этих галлинаго, хотя последнего, как ни жаль, съел Эдик Пугаев.

– При чем тут это?

– А не водись длинноносая птичка на наших болотах, никто из нас, наверное, не дотянул бы до этого Будущего.

– Да о чем ты? Объясни наконец.

– Да об этих наших крошечных галлинаго. О длинноносых болотных куличках. Помнишь, Эдик утверждал, что вкуснее всего они под чесночным соусом? Чесночным соусом он называл хорошо растертый чеснок. Под этим соусом были съедены последние кулички.

Ликующая толпа вынесла нас на круглую, прогнутую, как воронка, площадь.

И вот там, над площадью, в самом ее центре, над многими тысячами и тысячами торжествующе задранных лиц мы увидели наконец то, к чему рвались все эти толпы – массивный, высеченный из единой гранитной глыбы монумент, над которым переливались, цвели в небе непонятно как высвеченные слова:

Каменный щербатый человечек в бейсбольном каменном кепи.

Каменные нехорошие глаза, прикрытые стеклами каменных солнцезащитных очков с крошечным, но хорошо различимым каменным фирменным знаком. Знакомый каменный зад, обтянутый каменными джинсами. Каменный кейс-атташе в руке. А правую руку щербатый каменный человечек вскинул, то ли приветствуя нас, то ли отмахиваясь.

Это был величественный монумент.

Но для Ильи (новосибирского) это был не просто Эдик Пугаев. Для Ильи это было крушением надежд. Теперь Илья окончательно убедился в том, что мы все-таки занесли вирус эдика в Будущее. Не мы лично, конечно, а наши книги, наша память, наше нежелание вычеркнуть эдика из истории, как Эдик в свое время вычеркнул из истории наших болотных куличков.