Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)

– Не похоже, что ты бегаешь стометровку за восемь секунд, парень.

– К чему ты это? – насторожился Петров.

– Посмотри в окно. Уверен, мы сговоримся.

Исключительно из презрения к бодрячку Петров подошел к окну и увидел, что внизу под девятиэтажкой на темном, плохо освещенном Луной газоне пасется черный, самого свирепого вида бык. Рога торчали в стороны, как огромные кривые ножи. Будто почувствовав на себе взгляд Петрова, бык вскинул огромную голову и грубо копнул копытом сухую землю.

– Он ждет тебя, парень, – не без гордости пояснил бодрячок. – По-настоящему крепкий зверь. Стометровку бегает за шесть и девять десятых секунды. Вряд ли ты его обойдешь, парень.

И лукаво подмигнул:

– А сразу и не подумаешь.

Бык действительно выглядел грузноватым.

Но что-то подсказывало Петрову, что нКва не врет.

Правда, сдаваться Петров тоже не собирался. Не придумав ничего лучшего, он позвонил мне. Даже не извинился, сразу забубнил в трубку: вот, дескать, он, Петров, вечно занят, а ему еще и спать не дают. И на работу он сегодня, наверное, опоздает. Ты позвони шефу. Ну, поздно, да. Но ты позвони.

О дальнейших событиях Петров рассказывает не совсем внятно.

Дескать, нКва в общем оказался существом достаточно добродушным.

Он вроде бы мягко, но достаточно настойчиво дал понять Петрову, что без Листков никуда не уйдет, даже если ему придется ждать тысячу лет. Почему-то он назвал именно эту цифру. И Петров никуда не уйдет, пояснил нКва. При этом следует помнить следующее. У него, у нКва, так же как и у свирепого черного быка, есть в запасе тысяча лет, поскольку для них время течет совсем по-другому, а вот у Петрова никакого запаса нет. Даже десять лет, проведенные в домашнем заточении, покажутся ему бесконечными. И грубо потребовал:

– Отдай Листки!

Петров якобы проявил волю.

Он якобы ухмыльнулся. Подумаешь, десять лет. Тебе, нКва, тоже надо будет чем-то заняться. Никаких книг, никаких рукописей не хватит для такого долгого времяпрепровождения.

– А телевизор, парень? – обрадовался нКва.

Петров ухмыльнулся:

– Не работает.

Грубый нКва тоже ухмыльнулся и щелкнул пальцами.

Петров обомлел.

Темный экран осветился.

По нему побежали волнистые полосы, полетел мутный снег.

А потом из этой невероятной снежной смуты вырвался, жужжа, чудовищный рой самых обыкновенных кухонных мух, бешено поблескивая выпуклыми фасеточными глазами.

Мы – покорители всех времен.

Мы – основание пирамид, жители всей Вселенной.

Колумб, открывая Америку, смотрит в подзорную трубу, а видит только наши презрительные фасеточные глаза.

Вы наслаждаетесь алой розой, вы вдыхаете ее аромат, но соки ее пьем мы.

В какое брезгливое и беспомощное негодование приходите вы, когда одна из нас, забавляясь, купается в чашке ваших сливок.

Орел бьет зайца, вороны расклевывают труп, а мы находим пропитание не ударив лапкой о лапку.

Наслаждаться!

Перемалывать пищу!

Размножаться! Шуметь!

Ваши серебреные зеркала – наше отхожее место.

Смотритесь в зеркала, любуйтесь собою, мы умываем руки.

Мы давно проникли в ваше сознание, в ваш мозг, в ваше подсознание, в ваш язык. Какая девушка не мечтает выйти заМух? ЗаМухрышка – изумительное существо. Прекрасно находиться под Мухой и с куМушкой.

Каждый день приносит нам такое количество трупов, какое не снилось никакому Калигуле.

Завалим трупами Землю!

Двинемся вдаль, в другие миры!

Масса корррМушек! Крылатая смерть с пучком молний в зубах. Кто против нас? Кто? На каждом карабине Мушка.

Слова сами возникали в пораженном мозгу Петрова.

И будто подтверждая этот бред, ударил над ночной девятиэтажкой гром перешедшего звуковой барьер самолета.

Петров опять позвонил мне. Он был потрясен. Он попросил меня включить телевизор. В глухое время под утро нет даже эротических программ, сказал я. Нормальные люди спят. Если ты любитель ночных программ, выброси свой давно сгоревший телевизор и купи новый.

И повесил трубку.

– Ну как? – лукаво спросил нКва. Было видно, что он ждет похвалы.

– Дельная передача? – Он вдруг спохватился: – Ты извини, парень. Ты, я… Какая, в сущности, разница? Мы с тобой – единый организм Вселенной. С этой точки зрения нам совершенно незачем делиться чем-либо. Всё наше . Попробуй сосредоточиться на той мысли, что твои Листки – тоже наши . А начнешь хитрить, – добродушно добавил нКва, – мы тебе что-нибудь такое привинтим. Мы привинтим тебе что-нибудь такое, парень, что непросто будет отвинтить. Ты ведь серьезный парень, правда? Я даже дивлюсь, какой ты серьезный. Такие существа обычно и изобретают что-то серьезное. Берутся, скажем, за проблему происхождения жизни на Земле (естественным путем), а приходят к выводу, что проблема как раз в обратном. Веселые парни наводят мосты, а серьезные их разводят. Это всегда так. Мы с тобой подружимся.

И протянул руку:

– Я – нКва.

– А я Петров.

– Да знаю, я знаю!

Они помолчали, потом нКва сказал:

– Только Листки все равно принадлежат не тебе.

– А кому они принадлежат?

– А кому принадлежит Вселенная?

Растерянность Петрова вдохновила бодрячка.

– Видишь, как мы легко понимаем друг друга, – сказал он. – Явись вместо меня Квенгго, он бы не стал спорить. Он молчун. Он вместе с квартирой перенес бы тебя к квазипаукам Тарса. Они жрут все, кроме целлюлозы. Они бы сожрали все содержимое квартиры, даже тебя, но Листки бы не пострадали. Понимаешь? Ты мне нравишься, парень. Без серьезных парней прогресс течет вяло. Ты же понимаешь, – лукаво подмигнул нКва, – что если некие организмы принимают пищу, то непременно должна существовать пища. Разумно и экономично если пища при этом сама некоторое время будет оставаться живой, даже разумной, и будет пользоваться всеми благами цивилизации. В этом ведь нет никакого противоречия, правда?

Петров вынужден был кивнуть.

– Я гляжу, у тебя уже побывали.

Петров еще раз вынужденно кивнул.

– Но ты, парень, не отдал им Листки!

Петров снова кивнул. И в этот момент свет погас.

А когда лампочка снова вспыхнула, исчез нКва.

Вместо него в груде грязного белья недовольно рылись Длинный и Коротышка.

– Там, за окном, это твое животное?

Петров неопределенно пожал плечами.

Он не знал, принадлежит ему черный бык или нет.

– Ты не верь нКва. Он тебя обманет.

– То же самое он говорил про вас.

– Он – типичный деструктор.

Экран неработающего телевизора снова осветился, но тут же заполнился черной мглой. Непроницаемой, ужасной. Сквозь нее прорезались смутные очертания знакомых и незнакомых созвездий, потом медленно всплыла крошечная планета, очень напомнившая Петрову Землю – нежной голубизны, вся в океанах и в материках. Он зачарованно всматривался в чудесную планету.