Виктор Гламазин - Любимые враги

Я рассказывал несколько минут. И надеялся, что после этого его пропустят в кабинет начальника станции.

Однако секретарь-адъютант не удовлетворился сим рассказом. И спросил у меня, имелись ли у кобонков деньги.

— Банков у них однозначно не было, — подумав, ответил я. — И денежной системы тоже. Имелась сложная цепь посредников-старейшин. Они как-то осуществляли обмен между постоянно враждующими между собой странами, используя некий эквивалент, учитывающий спрос на продукцию и ее себестоимость. Что-то среднее между деньгами и векселями. То есть ценные бумаги с неповторяющимся номиналом, удостоверенным старейшинами минимум двух кланов…

Коварный старлей явно убивал время, надеясь, что я — измотанный словесными излияниями — успокоюсь, плюну на все свои заморочки и решу ограничиться устным сообщением Джангарову, покинув штаб, не тревожа покой полковника.

Но я — наивный — этого не понимал. И с воодушевлением рассказывал о своих идеях. Пока не увидел сквозь оконное стекло стоящую у штаба Златку, уже дошедшую до него своим «спортивным шагом» и сейчас беззаботно треплющуюся о чем-то веселом со своей подругой — штабной связисткой Катей и каким-то длинноносым лейтехой из автобата.

«Сколько ж я с ним треплюсь-то здесь?! — только теперь до меня дошло, что скучающий секретарь-адъютант может держать его в приемной, изводя бессмысленной болтовней, часами! — Он же меня, сволочь, специально в предбаннике мурыжит! Ну держись, штабная крыса! Я тебе сейчас мозги-то так загашу, что мало не покажется».

— А вообще, — начал отчаянно врать я, решивший поскорее отделаться от зануды-старлея, — не исключено, что никаких кобонков никогда не существовало.

— К-х?! — поразился старлей.

— А просто кто-то из сверхразумной расы ставил эксперимент.

Старлей причмокнул, восхищаясь высотой полета моей мысли.

— Все — бутафория и розыгрыш, — раздухарился я. — Сплошное надувательство.

Старлей полюбопытствовал, зачем же тогда я трачу свободное от работы время «на всякую там археологию».

— Товарищ старший лейтенант умеет хранить жуткие тайны? — я впился в глаза Джангарову пристальным и подозревающим всех и вся взглядом.

Старлей заверил меня, что, работая в штабе, только и занимается тем, что с утра до вечера свято хранит доверенные ему секреты.

На самом же деле более болтливого и азартного разносчика всяких слухов и сплетен, чем старший лейтенант Джангаров, у нас на «Апельсиновке» не имелось.

— Тогда я раскрою Вам ужаснейший секрет, — прошептал я с наисерьезнейшем выражением на лице. — Меня так заставляет поступать некая сила, что существует вне реальности и здравого смысла.

Старлей восторженно охнул и учащенно заморгал.

— Я даже начинаю подозревать, что, — я сделал эффектную паузу, приблизился к уху старлея и произнес трагическим шепотом: — Моя пропащая душа находится во власти Духа Зла!

Старлей порозовел от потрясения. Подхватил последнюю фразу Поленова. И несколько раз тихо ее повторил, как бы пробуя на вкус. Потом повторил снова. Только громче. И зашелся в припадке яростного смеха.

Хитрое лицо секретаря-адъютанта от хохота исказилось так, что приняло выражение полного слабоумия. В судорогах неистового веселья Джангаров опрокинулся на спинку кресла и упал вместе с ним на пол.

«Как бы он шею себе не свернул», — забеспокоился я, но тут же облегченно вздохнул, наблюдая, как из-под канцелярского стола показались могучие старлеевские ручищи.

Они мощно оперлись о край стола. И вытащили сильным рывком наверх своего хозяина, обессилевшего от приступа хохота.

Тот вернул на место упавшее кресло. Немного успокоился. Посоветовал мне вступить в станционный любительский театр. И попросил меня напомнить ему о цели моего визита.

— Мне надо к Василь Петровичу, — покорно повторил я и, вспомнив, как безотказно подействовала недавно одна из моих фраз на Златку, добавил: — Дело жизни и смерти!

Старлей снова расхохотался и, с трудом сдерживая накатившую на него икоту, наконец-то сообщил Василь Петровичу о моем приходе.

Полковник милостиво разрешил допустить меня к себе.

Я вошел в кабинет начальника станции и несмело произнес:

— Здравия желаю, господин полковник.

— Привет, Сеня, — на лице полковника блуждала напряженная улыбка.

Всякий, увидев ее, тут же бы понял, что Василь Палыч погружен в серьезные дела и не стоит его беспокоить по пустякам.

— Заходи, прапорщик! Только учти — у меня времени в обрез. Идет вскрытие Саркофага. И я…

— Я, собственно говоря, товарищ полковник, именно по этому поводу…

— Мне понравилась твоя статья, Сеня.

— Статья?!

— Ты что же это, забыл, что отправил свою заметку про Саркофаг в наш станционный сетевой журнал?!

— Моя знакомая ее сунула туда. Без моего ведома.

— И правильно сделала. Данную статью оценили даже специалисты метрополии. Посмотри сайт Общества космоархеологов. Там очень лестные для тебя отзывы с Земли и Новой Сибири.

— Э-э… А меня за эту статейку мое батальонное начальство пустило на опилки.

Впрочем, я не стал жаловаться на отцов-командиров дольше, чем требовалось. Всего лишь пару минут я потратил на перечисление своих бед, проистекавших от непонимания его идей «вышестоящим руководством». И сразу же после оного перешел к делу:

— Господин полковник, хоть я и не имею ни соответствующих чинов, ни официального основания, ни научных степеней, будучи всего лишь нанотехником, позволившим себе на свой страх и риск вести самостоятельные научные исследования…

— Сеня, кончай юродствовать и излагай мысль. Я, между прочим, тоже веду «самостоятельные научные исследования», чтобы не закиснуть от скуки. Кому-то кажется, будто все на хозяйственной службе обязательно тупеют. Не согласен — не обязательно. Я считаю, что каждому из нас, бойцов хозслужбы, будет только полезно побольше узнать о кобонках и вообще получать больше знаний по гуманитарным наукам. Так что, прапорщик, давай говори.

— Слушаюсь, товарищ полковник… Я просмотрел — не по указанной в должностной инструкции обязанности, а чистого любопытства ради — голограммы реконструкций всех сооружений кобонков, построенных этой расой вокруг Саркофага.

Я выжидающе посмотрел на собеседника, пытаясь определить насколько серьезно тот воспринимает слова сотрудника, нарушившего ради их произнесения строгий армейский порядок. Ведь я должен был сначала обратится с рапортом к своему взводному, затем, при отказе того вникать в суть дела, к ротному и далее по служебной иерархической лестнице званий и должностей.

— Продолжай, — кивнул полковник: мол, черт с ней, с субординацией, коли дело того стоит.