Юрий Безелянский - Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий

Я спросила, почему она не печатает эту работу.

– Сейчас не время обижать поляков. И тогда, когда я написала ее, тоже было не время».

Что остается добавить? Жаль. Тем более что окончательный вариант статьи Ахматовой «Пушкин и Мицкевич» пропал во время блокады.

Между Пушкиным и Мицкевичем было, помимо сходства, много и различий. Пушкин, выражаясь сегодняшним языком, был государственником, державником, вне зависимости от своего отношения к царю. Мицкевич же, напротив, был патриотом своего, польского, народа. В поэме «Дзяды» (1823) он поведал о мученичестве польских патриотов и обличал царских сатрапов. В «Дзядах» есть примечательный пассаж:

И русский гений тихо произнес:

И еще одна цитата – из послания Мицкевича «Русским друзьям»: «…быть может, кто-нибудь из вас, чином, орденом обесславленный, вольную душу продал за царскую ласку и теперь у его порога отбивает поклоны. Быть может, продажным языком славит его торжество и радуется страданиям своих друзей…»

Более чем прозрачно. На вызов Мицкевича Пушкин ответил без эмоций, почти отрешенно:

Восстание в Царстве Польском против тирании России (так и хочется написать: Центра) было неожиданным для Мицкевича, хотя он и призывал к нему постоянно своих собратьев. Многие из поляков-эмигран- тов поспешили встать под знамена восставших, а Мицкевич медлил. Почему? Не верил в конечный успех? Кто знает, что было в мыслях и на сердце поэта, но он все же так и не встал в ряды непосредственно сражавшихся за свободу своей родины, хотя и горячо сочувствовал тем, кто боролся с оружием в руках. Разгром восстания потряс Мицкевича. Может быть, именно это поражение способствовало тому, что в Мицкевиче постепенно умер поэт и он стал выступать и действовать как политический публицист и пророк.

И еще одна разница между Пушкиным и Мицкевичем. Пушкин как личность был ясным, светлым и на удивление гармоничным. Мицкевич кажется более темным, сумрачным и болезненным, недаром с годами в душе его так сгустился туман мистицизма.

Не находя удовлетворения в несовершенной жизни, Мицкевич искал спасения в определенных идеях. В Петербурге он становится членом масонской ложи Белого Орла, которой руководил живописец Иосиф Олешкевич.

В Берлине поэт прослушал несколько лекций Гегеля, но и в них не нашел ответов на свои вопросы. Встреча с Гёте в Веймаре тоже не успокоила мятежную душу Мицкевича: холодная атмосфера энциклопедических и рассудочных знаний Гёте оказалась чужда польскому романтику.

Жизнь в Риме, Дрездене и в Лозанне не внесла покоя в душу Мицкевича, и он все глубже и глубже погружался в бездну мистицизма. Способствовали этому и неудачная личная жизнь, и постоянные материальные невзгоды.

В 1840 году французское правительство открыло в Коллеж-де-Франс кафедру славянских литератур и предложило возглавить ее Мицкевичу. Французские студенты благожелательно отнеслись к новому профессору, а соотечественники-эмигранты, жившие в Париже, были настроены скептически. «Наши, – писал Мицкевич, – ходят на мой курс, но для того, чтобы узнать, какой я партии: аристократ или демократ? и сердятся, что я не говорю им о политике».

Не политика, а мистические истины интересовали Мицкевича, и к этому приложил руку Анджей Товян- ский, литовский духовидец, славянофил, основатель религиозной организации «Коло». В поисках нравственного совершенства на земле Товянский обращался исключительно к небесам. Согласно учению Товянско- го, вселенная населена множеством духов, злых и добрых, вечно борющихся между собой за власть над каждым отдельным человеком. Существует возможность общаться с духами во сне и наяву при помощи видений (эти видения стали активно преследовать Мицкевича). Товянский нашел в лице Мицкевича ревностного ученика и верного последователя. Поэт стал помогать новому мессии (а именно мессией считал себя Анджей Товянский) в воплощении забытых христианских начал, и, разумеется, именно Польше принадлежала первенствующая роль в новом христианском мире. Польские ксендзы усмотрели в горячих проповедях То- вянского и Мицкевича ересь и осудили их.

Мечислав Яструп в своей книге о Мицкевиче отмечает, что Товянский вовлек поэта в пучину самобичеваний, беспросветных угрызений совести, оплел его сетью интриг, подослал в дом Мицкевичей красавицу Ксаверию Дейбель, «сестру» своей секты, которая стала давать уроки детям Мицкевича. Царевна Израильская (так звал ее Товянский) внесла в жизнь супругов драму, ибо стала не только воспитательницей детей…

Короче, светлые дали, в которые звал новый пророк, оказались темным тупиком. «Паства», поверившая в новое учение, быстро разочаровалась в нем и называла бывших своих учителей (Мицкевич носил имя «Вождя Слова») не иначе как обманщиками и шарлатанами. Вскоре и сам Мицкевич порвал с Товянским.

«Мы, – писал поэт в письме к Товянскому от 12 мая 1847 года, – трепет душ выставляем напоказ, как украшение нашей праздности; мы передавали этот трепет один другому как какой-нибудь мертвый инвентарь, передаваемый из одних рук в другие. Мы приказывали братьям радоваться или страдать, любить или ненавидеть, часто сами не имея в себе того чувства горести или радости, к которому призывали… Мы, призывающие, сами чувствуя недостаток веры, пустоту и мучения, не в состоянии будучи вынести одиночество, которое, ставя нас наедине с самими собою, показывало нам наше ничтожество, нападали на братьев, причиняли им страдания, чтобы трагически развлекаться видом их мучений…»

Признание горькое и саморазоблачительное. Все попытки создания общеевропейского движения по претворению в жизнь учения Товянского потерпели крах, не помогли обращения ни к барону Ротшильду, ни к папе Пию IX – никто не поддержал новое движение. Единственное, что удалось Мицкевичу реально, – это создать в Париже газету «Трибуна народов», со страниц которой он проповедовал свои религиозно-мистические идеи, совмещенные с призывами к суверенитету наций и идеями социализма.

К 1855 году положение Мицкевича стало отчаянным: он лишился кафедры в Коллеж-де-Франс, перешел на низкооплачиваемую работу библиотекаря в арсенале. Умерла жена. На нем «висела» куча детей. Его недолюбливали поляки-эмигранты. Вдохновение давно покинуло его. И Мицкевич решил бороться за свои идеи при помощи оружия. Он едет в Константинополь, где формируется еврейский легион. В его мечтах – Израиль, вооруженный и возрожденный. Странно, да? Почему вдруг Израиль? Это последняя его мечта. Видеть вооруженных евреев бок о бок с казаками под командой благородного польского шляхтича.