Борис Георгиев - Третий берег Стикса (трилогия)

— Сын, — ответил Александр, с интересом разглядывая чёрное одеяние нового знакомого, очень похожее на костюм мотоциклиста, стрелявшего в бот.

— Чего вылупился? Волкодавской одёжки не видал? Полезная штука и удобная. Купил по случаю, четвертак дал. Но бабок не жаль, ездить в нём проще, всякая сволота не цепляется. Слышь, как тебя звать?

— Саша, — представился Волков.

— Александр, значит. Слышь, Александр, ты зачем в синее вырядился? И полумесяц зачем нацепил, да ещё и пятиконечник в придачу? Смотри, распнут тебя за него.

Волков оглядел с недоумением собственный комбинезон пытаясь понять, к чему относились странные слова. Разъяснилось это просто — новый знакомый ткнул пальцем в эмблему сектора планетологии. Не хотелось вдаваться раньше времени в подробности, и Саша спросил вместо ответа:

— А тебя как зовут?

— Везде по-разному, — сатир издал звук похожий на бульканье, возможно, это был сдержанный смех. — Смотря по обстоятельствам. Ты называй Матвеем.

Облачившись, Матвей перестал походить на сатира. Распрямился, прекратил затравленно озираться, после чего стал похож на курчавого неизвестного бога, барельефный лик которого Волков заметил на вазах, украшавших балюстраду дворцовой террасы. Покинув колонную галерею белого домика, Матвей свернул и повёл направо. Шёл не крадучись но и не выставляясь особо, по краю дороги, ведущей вдоль побережья на восток. Говорить не перестал, однако уверенности в его тоне прибавилось.

— Переодеть бы тебя, да не во что, — сокрушался он. — Всё шматьё в медведе осталось. Чует моя задница, сдерут за твой костюм лишний рубль на выходе. Бабки есть у тебя? Чего пялишься, как баран на ножницы? Так я и думал, что ты пустой. Ну да ладно, на тебя запишем. Память у тебя хорошая, помнишь, что должен?

— Конечно, — ответил Волков, с детства относившийся к чувству долга с должным почтением.

— Ну и дурак, — фыркнул преображённый сатир. — Один баран тоже помнил, что должен отдать шерсть. Отдал он всю шерсть, что был должен, и стал отбивной. Ты понял? Правда, я не уверен, что это был баран, а не собака. Ну, собака там или баран, а судьба-то одна. Кстати, о судьбе. Ты куда теперь податься собираешься?

— Мне нужно в Кий-город.

— Ах, вот куда тебе нужно! Да, я и забыл, ты же у нас незаконнорожденный княжич. Как тебя? Александр Киевич. Или не Киевич? Признавайся, с кем согрешила княгиня? Я никому не скажу. Молчишь? Правильно делаешь. Молчание — золото, сказал серый инок, вываливая язык подальше, чтоб его было сподручнее вырезать. Но я не понимаю, как же он тогда говорил? Слышь, Саша, ты не пробовал трепаться с вываленным наружу языком? Потренируйся, это тебе пригодится, когда доберёшься до Кий-города. Пожалуй, я тоже на север двину. Что-то не нравится мне здесь. Отдохнул, называется, чуть кровь не пустили Слышь, Саша, может с тобой поехать? Совсем мне что-то белоглазые эти твои не понравились, но пугнул ты их мастерски, так что надо бы нам вместе держаться, покамест всё выяснится. А, Саша?

«С ним будет проще, — размышлял предусмотрительный эмиссар. — Что-то ни черта я в здешней жизни понять не могу, одни загадки. Не напороть бы глупостей. И болтовня его к месту, глядишь — получится выяснить, что к чему. К примеру, что это за ерунда была о плате за выход? Выход откуда? Нет же ограды!» Волков оглянулся, не слушая больше Матвееву трескотню. Шли они через парк. Справа узкая полоска берега — чахлые редкие деревца, вцепившиеся в каменистый краснозём обрывистого берега, но слева уже не сплошная зелёная ограда, а парк в английском стиле. Газоны, гигантские деревья с оранжевыми стволами — те самые, похожие на цветную капусту, — на фоне отвесных розоватых скал. Дальше на восток деревья стоят сплошной стеной и никакой ограды кроме древесных стволов… «Минутку. А зачем тогда ворота?» — спросил себя Волков.

Ворота, огромные, как створы старого марсианского грузового шлюза, перегораживали пустое шоссе, была рядом с ними и конура об одном окне, при взгляде на которую Волков припомнил словечко — сторожка. Когда подошли ближе, выяснилось, что есть, конечно, и стена: шестиметровая, сетчатая, — потому и не видна издали. Столбы кажутся древесными стволами и есть у серых этих стволов по две ветви: внутрь и наружу. И растянуты между ветвями витые проволочные гирлянды, должно быть, для красоты. А настоящих деревьев у ограды нет — песок, просека.

— Ну, где же ты, кровопивец?! — спросил вдруг Матвей, прервав рассуждения о преимуществах совместного путешествия. — Выходи, потолкуем.

Но из сторожки не вышел никто, только фыркнули над головой крылья мелкой птицы, когда нетерпеливый сатир стукнул дважды кулаком в стену хлипкого строения, как в барабан.

— Бухой, что ли? — проворчал он, стукнув ещё раз, затем отворил обитую железом дверь и сунул голову внутрь. Волков, последнего замечания спутника не уразумевший, подошёл ближе — стало интересно, что там такое в сторожке.

— Э, да тебя нет! — гулко, как в пустую жестяную бочку прогудел Матвей и скрылся за дверью. Долго размышлять, идти или не идти за ним следом, не пришлось — сатир выглянул тут же и возбуждённо проговорил:

— Ну, что встал? Давай быстрее, пока этот хрыч не вернулся! Бабки что ли у тебя лишние есть?

Рассмотреть обстановку караульного помещения Саше не удалось. Первое, что бросилось в глаза, когда мощная пружина двери втолкнула его внутрь, — лужа крови, и в ней след рубчатой подошвы. И ещё один кровавый след, смазанный, возле наружной двери. Кто-то поскользнулся, выходя?

— Мда-а, — раздумчиво тянул голос Матвея где-то за правым плечом. — Похоже, он не вернётся. Четвертак ставлю, пустили старому клопу кровь. Видал, как хлынула? Кто ж его так, а? Ножом по горлянке. Не иначе как те, серые.

Саша обернулся и вытаращил глаза на спутника, хладнокровно рассуждавшего об ужасных вещах, но тому было не до переживаний — деловито копошился у маленького столика, переступая через опрокинутый стул. Выдвигал и вытряхивал ящики, потрошил образовавшийся на столешнице ворох бумаг, бубнил под нос: «Всё забрали, сволочи, а здорово было бы…» — и пустые ящики бесцеремонно швырял на пол. Капитану «Улисса» стало муторно. Он выбрался на свежий воздух, стараясь не ступать в жирно-блестящие багровые лужи.

«Не поскользнулся никто, — сообразил он, увидев такие же полосы на крыльце у входной двери. — Тащили тело. Вон сколько следов на песке, все такие же рубчатые. Не помню, во что были обуты те белоглазые?»

Преодолевая отвращение, Саша пошёл по истоптанной песчаной площадке туда, куда вели следы, но далеко идти не пришлось. Отпечаток тела — положили зачем-то на песок, — и прямо от него невиданный след, как будто проползли огромные многоножки, да не как попало, а параллельными курсами, прямо к шоссе. Там, на твёрдом покрытии сороконожки отряхнули грязь — песчаные комки и кучки протянулись на несколько метров, отмечая направление бегства, потом следы оборвались. Не имея возможности установить, что произошло дальше с животным, унесшим убийц и жертву, Волков вернулся к проволочной ограде. Она не выглядела прочной, кроме того, можно ведь просто перелезть, цепляясь за сетку — капитан задрал голову, — и, хоть и неудобно будет хвататься за витые гирлянды, — Волков заметил на проволоке фестоны колючек, — но если очень нужно внутрь, зачем обязательно через ворота?