Борис Георгиев - Третий берег Стикса (трилогия)

— Кого я вижу! — возгласил он. — Лёва! Да не один, а с верчёным каким-то! Держите меня четверо, чтоб я не обгадился на радостях! Лёва с охраной! Во Хряку сегодня прёт, только Чакки ободрал, а тут ещё один лох с прицепом. Эй, Хряк, собачина осталась ещё? Тащи всё чего у тебя там ещё есть, самое лучшее дорогим гостям! Его святейшество хер Джокер пожаловали.

Прочие людоеды на появление новых гостей придорожного заведения не отреагировали, кабатчик улыбнулся шире, но смолчал, Матвей приветствие проигнорировал, а на обратившегося к нему людоеда даже не посмотрел. Вниманием почтил только одного из спортсменов, да и на того глядел исподлобья, неприветливо, поджав губы и осуждающе покачивая головой.

— Здравствуйте, — неуверенно поздоровался Александр, с неудовольствием думая, что сейчас вот придётся пожимать испачканные жиром руки, но ему не ответили.

Тот спортсмен, что удостоился Матвеева внимания, отложил вилку с кусом мяса, степенно отставил толстостенную полупустую кружку, тонко рыгнул, отёр рот тыльной стороной жирной кисти и поднял на сатира устричные глаза, живущие в раковинах век.

— Поручкаемся? — грозно пророкотал он и стал выбираться из-за стола. Не понимая, что он затевает, Саша на всякий случай отступил в сторону, чтобы видеть всех четверых сразу, и глянул на приятеля. Матвей повёл себя странно: наклонил голову к правому плечу, вильнул бёдрами, руку правую протянул с вывертом, как боксёр, наносящий удар снизу, и сунул её в протянутую таким же манером людоедскую руку. «Да они просто здороваются!» — Волков вздохнул с облегчением, когда высокие стороны обменялись серией полновесных трескучих хлопков, уложив подбородки друг другу на плечи. Расцепившись, они сделали по шагу назад и застыли, уперев руки в бока. Первым молчание нарушил Матвей:

— Колись, Франчик, бабок набил, банкуешь?

— Чё за заходы с севера? — попрекнул его Франчик. — Не звони, не все свои. Вздёрнули на хавалку. Баклана взял?

— Не! — Матвей ухмыльнулся, мельком глянув на Волкова. — Сладкого пасу, не свети.

— Падай на хвост, если чё.

— Э! Франчик! — подал голос тот, кто назвал Матвея Джокером. — Чё ты его блатуешь?

— Воха, — слегка повернув голову, сказал ему Матвей, — говорят, ты шоха?

«Смеются, — отметил Волков. — Все, кроме Вохи, даже кабатчик. Над чем смеются? Не понимаю. Вроде, по-русски говорят. Включить транслятор? Может быть, диалектизмы? Тогда в памяти княжны Дианы должно найтись что-то полезное. Но Воха не смеётся, хоть смысл, похоже, понял. Набычился и в кружку уткнулся».

— Хорош порожняк гонять, я жрать хочу, — заявил вдруг Матвей, сделал непонятный знак рукой Франчику и двинулся по проходу дальше. Никто из сидящих за столом так и не сказал Волкову ни слова, как будто не было его. Пожав плечами, Саша побрёл следом за нетерпеливым сатиром. Хотелось сесть поближе к печке, чтобы одежда быстрее высохла, но Матвей почему-то выбрал стол у окна и устроился так, чтоб видно было дорогу. Волков, интересовавшийся людьми больше, чем пейзажем — дорога, лужи, блестящая медвежья спина, дождь, — сел против него.

— Паола! — крикнул кабатчик, когда увидел, что гости выбрали место.

— Па-о-ла! — заорал Матвей, похлопывая ладонью по столу.

— Паола! — добавил свой голос к хору Франчик. — Ещё пару светлого!

«Паола? — удивился Саша. — Что за имена у них здесь? Клипса, Хряк. Эти ещё: Франчик и Паола. Того, который в луже валялся, эти называют Чакки. А Матвея кто Лёвиком зовёт, а кто Джокером. Надо бы разобраться с этим, консоль включить и порыться в словаре. Но сейчас неудобно. Заметят. И спрятаться негде».

— Пашка! — раздражённо повторил призыв кабатчик по прозвищу Хряк. — Заснула?!

«Пашка, а не Паола. Уже кое-что. А Джокер… Что-то было такое: покер-джокер. Да! Карта в колоде для игры в покер, заменяющая любую другую. Карта-лицедей. Читал где-то. У Фитцджеральда? У Хемингуэя?»

— Пашка! — ревел кабатчик. — Клиенты ждут!

Скрипнула дверь (та маленькая, возле стойки), взгляды семерых мужчин скрестились на женской фигуре, ступившей в полумрак зала: «Скользит плавно, Паолина-пава», — подумал Волков, наблюдая, как мимо него проплывает, колыхаясь подобно лёгкому облачку, крупная женщина. Полногрудая, белорукая, в легкомысленном клетчатом платьице, в переднике белом (с завязками), несёт две огромные кружки с янтарной жидкостью и шапками пены. Мимо.

— Па-о-ла… — капризно проныл Матвей, попытался ухватить то, что считал своим по праву, но цели не достиг — рука поймала воздух.

— Сейчас-сейчас, Лёвик! — игриво пропела женщина, скрещённых на ней мужских взглядов будто не замечая. Привела обе кружки в гавань, сгрузила на стол невредимыми, а руку, протянутую крючком к белому переднику, наградила звучным шлепком. За столом довольно заржали; Франчик, потирая руку, беззлобно пропыхтел: «Бесовка».

— Хряк, это что ж такое? — ворчал сосед Волкова по столику. — На нас, значит, забили болт? Так-то вы дорогих гостей встречаете! Кому пиво, а кому кость от сливы?

— Чего скандалите, уважаемый? — негромко спросила Паола, останавливаясь на почтительном расстоянии от сатира (руки её — в кармашках передника, вид — неприступный). — Вы желаете заказать сливы?

Матвей, внимательно изучая кружевную оторочку лифа официантки, звучно сглотнул, потом проговорил тоном записного скандалиста:

— Что вы шепчете, девушка? Не слышу. Подойдите-ка ближе.

— Вы слив желаете? — повторила Паола ещё тише. Подошла к Матвею вплотную, наклонила голову набок, но рук из кармашков не вынула.

Сатир помолчал некоторое время, глядя на Паолу снизу вверх, потом зарычал: «Я желаю дынь!» — руки его высунулись в проход с проворством электромеханических манипуляторов и ухватили желаемое. Паола взвизгнула. Сатир довольно урчал, щекой прижимаясь к переднику, ладонями округло шарил, не отпускал. «Пожалуй, даже не дыни, — подумал машинально Волков. — Нечто большее. Но она, кажется, ничего не имеет против».

За дальним столиком ржали все, кроме Франчика. Нашлись и другие недовольные зрители.

— Ты чё, Лёва, делаешь? — брюзжал из-за стойки Хряк. — Ты жрать сюда пришёл или обжиматься? Пашка, твою мать, коза драная! Заказ у клиента прими!

— А я чё делаю? — возмутилась Паола и легонько оттолкнула голову, которую с полминуты ласкала украдкой, в кудрях путаясь пальцами. Шепнула Матвею: «После, дурачок», — и добавила громко:

— Так слив, значит, вы не желаете. Чего же тогда?

— Как обычно, — просипел, отдуваясь, возбуждённый сатир.

— А приятелю вашему?

— А, ну да! — припомнил Матвей. — И ему того же самого.

«Надеюсь, заказ относится только к еде, — заметил про себя Александр, провожая глазами официантку. — Ни слив, ни дынь, ни арбузов что-то не хочется». Матвей, которому хотелось и того, и другого, и третьего, возможно, и чего-нибудь ещё на десерт, вслед Паоле глядел, причмокивая. Приятные предвкушения зажгли на лице его улыбку чрезвычайной широты и теплоты, глазки засалились. «Нужно пользоваться случаем, — решился предприимчивый эмиссар. — Кажется, он не соображает сейчас ничего. Разговорить? Попробуем».