Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)

Так все и было на протяжении примерно двадцати минут.

Именно столько времени отняли у меня поиски раздевалки, облачение в костюм жреца и выход из Вани.

Проходя через огромную ротонду к центральному входу, я почувствовал себя совершенно другим человеком. В воздухе разносилась музыка, голоса, порхали конфетти и рекламный серпантин, плавал легкий туман. Народу, казалось, прибыло.

Малеско приближался к пику своего вечернего отдыха, и главное место развлечений находилось, кажется, под этим величественным куполом. Рекламный серпантин сыпался сверху целыми клубками. Тонкая ленточка обвила мою шею, приглашая насладиться рогаликами в местной забегаловке.

Теперь я знал дорогу и уверенно прошел под сводами ротонды ко входной двери. Широкая лестница была заполнена людьми, идущими в обоих направлениях. Я спустился по ней, не оглядываясь. Я был уверен, что меня сопровождают, хотя и не заметил моих спутников, мельком оглянувшись. Кориоула я тоже не заметил, а Фалви и Дио — если Дио все еще жив — по счастью, не встретились мне по дороге.

Спустившись по лестнице, я повернул направо, в сторону Храма, что возвышался над крышами белым монолитом с цветными узорами в верхней части.

Мог ли я представить себе, что на полпути к Храму совершу поступок, который войдет в историю Малеско, изменив ее ход. Ни тогда, ни некоторое время спустя я об этом даже не подозревал.

Жаль, что я не могу назвать свой поступок подвигом. Хочется войти в историю, совершив что-нибудь действительно впечатляющее, — например, разогнать при помощи верного меча толпу в пятьдесят человек или обезглавить дракона на углу проспекта Иерарха и Ювелирного переулка, где, собственно, все и произошло. Но ничего героического я не совершил.

Я просто щелкнул зажигалкой.

Это может сделать каждый. Многие проделывают это ежедневно, не попадая при этом в анналы мировой истории. Если бы не моя рассеянность, всего этого вообще не произошло бы.

Я был на полпути к Храму. Улицы были многолюдны, и никто, казалось, не обращал на меня ни малейшего внимания. Я понимал, что любое мое лишнее движение вызовет целый водоворот событий, поэтому ничего не предпринимал. Моя задача — добраться до Иерарха, а от него — в Нью-Йорк, и чем быстрее, тем лучше.

Вся трудность заключалась в том, чтобы сочинить для Иерарха складную историю, в духе моего предварительного заявления по телевидению. Но ничего не приходило в голову. Я решил лишь по возможности не выдавать Кориоула.

Однако если мои пальцы будут загонять в тиски, то я, вероятно, заговорю. Кориоул не проявил ко мне нежных чувств, и я не обязан ради него терпеть допрос с пристрастием. Я ему нужен только для дела, которому теоретически симпатизирую. Поэтому я постараюсь защитить Кориоула, но, конечно, не ценой собственной жизни.

Я пытался срочно придумать какую-нибудь правдоподобную историю для Иерарха, холодея при мысли о том, как нелегко будет ему лгать, когда заметил невысокого лысого человека, пробивающегося ко мне через толпу.

Я чуть отступил в сторону, чтобы дать ему пройти, с интересом разглядывая одежду незнакомца — голубой плащ с отложным воротником из пластин полированного металла. Воротник был гладким, как зеркало, и оттого казалось, что у его хозяина две головы, соединенные подбородками. Приблизившись, незнакомец посмотрел на меня исподлобья, и под его взглядом я слегка вздрогнул.

Он задел меня плечом и быстро сунул мне в руку что-то твердое, гладкое и плоское. Лишь оцепенение помешало мне сразу раскрыть ладонь и начать рассматривать этот предмет при свете витрин.

Я был настолько поражен, что не заметил мелодраматичности ситуации, — прямо как у Фу Манчу. Это произошло, наверное, потому, что незнакомец был начисто лишен романтических черт. Дама под вуалью полнее бы отвечала ситуации, чем этот плешатик с глазами посреди груди.

Он скрылся в толпе раньше, чем я успел что-то сообразить. Я сжимал в кулаке плоскую вещицу; ее передача произошла так ловко, как если бы моя голова в тот миг работала с четкостью счетчика Гейгера. Все началось тогда, когда я попытался рассмотреть эту вещицу.

Не разжимая ладони, я автоматически сунул руку в карман плаща, решив изучить этот подарок позже, когда останусь без свидетелей.

Определить на ощупь я ничего не смог. Предмет оказался гладким, квадратным, размером с содовое печенье. Это могло быть все что угодно. Я обратил внимание на то, что большинство моих сравнений в Малеско вертится вокруг продуктов. Это, вероятно, происходило потому, что я там все время чувствовал голод.

Улицы, по которым я шел, были очень хорошо освещены. Считают, что уличное освещение является признаком прогресса цивилизации. Но я полагаю, что это — признак зарождающегося беззакония, которое пытаются еще держать в узде. То же самое касается и нового градостроительства. Ведь на широких и прямых проспектах очень удобно вести залповый оружейный огонь и палить из пушек, что совершенно невозможно на старых кривых улочках.

Улицы освещались при помощи трубок, скрученных петлями и спиралями, которые светились, как неоновые, на фасадах зданий. Перекрестки не освещались вообще.

У нас же — все наоборот. Проезжая часть залита светом, а здания погружены в темноту. Я думаю, что это можно объяснить малочисленностью транспорта в Малеско. Это страна пешеходов, или, во всяком случае, она была таковой.

Мне не терпелось взглянуть на таинственный предмет, зажатый в моем кулаке. Я сошел с тротуара на проезжую часть. Кругом шли люди. Некоторые почтительно уступали мне дорогу, когда замечали мои одежды.

Я достал этот загадочный предмет из кармана и попытался рассмотреть в бледном свете неона. Я успел заметить, что это белая пластина. На ней позолоченным шрифтом нанесена какая-то надпись. Прочесть текст мне не удалось, ибо неуклюжий прохожий толкнул меня в спину и пластина выскочила у меня из рук.

Я не задумываясь бросился за ней, путаясь под ногами прохожих. Мне казалось, что я не привлекаю внимания окружающих, что хорошо показывает состояние моего рассудка на тот момент.

Белый квадрат легко проскакал по мостовой и скрылся из виду у противоположного тротуара. Я машинально сунул руку в карман и достал зажигалку, благо она оказалась на обычном месте. Я чиркнул колесиком зажигалки, вспыхнуло пламя, и я склонился над темным бордюрным камнем.

Она была там, моя бело-золотая загадка. Я потянулся к ней, задел пальцем — и она скользнула в темное отверстие под тротуаром. Раздался слабый всплеск. Пластиковое печенье скрылось за канализационной решеткой, отправилось в долгое путешествие по таинственному подземелью Малеско.

Вот так.

Я думаю, вы не удивитесь, узнав, что это было послание от Кориоула. Белый квадратик являлся малескианским эквивалентом блокнота для записей многоразового использования. Но тогда мне показалось, что я потерял, как минимум, секрет бессмертия.