Денис Ватутин - Легенда сумасшедшего

Мы с Ириной были без шлемов, что являлось грубым нарушением инструкции. Мы знали это, и нам было плевать. За пыльными стеклами парников пестрела какая-то зелень с длинными стеблями и острыми вытянутыми листьями, а мы смотрели, как небо становится ярче, выкрашиваясь в разные неожиданные цвета и создавая на облаках причудливые узоры света.

— Спасибо за чудесный вечер! — сказала Ирина, прижимаясь ко мне от зябкого горного ветра, поднимавшегося среди камней от нагрева светом.

— Не за что, — улыбнулся я, — это харлеевцы постарались…

— Нет, вы. — Ирина улыбнулась. — С вами спокойно и радостно.

И вдруг она взяла меня ладонями за щеки, притянула к себе и поцеловала — страстно, нежно, благодарно и искренне…

Я совершенно не заметил, как моя рука обняла Ирину сзади за талию, а другая, погрузившись пальцами в ароматные волосы, стала поглаживать, одновременно притягивая Ирину к моим губам. Я чувствовал губами ее ресницы, нос, локоны, щеки… Я понял, что если остановлюсь сейчас, то никогда не прощу себе такого… Затем наши ладони сцепились, и я, почувствовав ее холодные, но цепкие пальцы, стал целовать ее лицо, медленно спускаясь к шее, после чего услышал звук расстегиваемой Ириной молнии ее комбеза… Я медленно и страстно погружался в тепло ее тела, продолжая изучать ее на ощупь, чувствуя глубокое и горячее дыхание…

Вот так… так мы и стояли на фоне восходящего солнца, и было плевать, порхают ли сверху гарпии или глюки, а на упавших на землю поясах наших комбезов отчаянно стрекотали датчики радиации…

Сатана смотрел на меня исподлобья, хмуря густые и черные как смоль щеточки бровей.

— Это ты интересовался, что будет дальше? — спросил он низким бархатным баритоном, убирая с орехового бюро гарпунное ружье с мотком троса и пряча его в ящик.

На бюро стоял большой телескоп, таращащийся в окно, и рядом с разогретым паяльником валялись какие-то картонные коробочки с неразборчивыми надписями.

— Ну, я просто спросил — а действительно то, что происходит, происходит в действительности? — Я использовал вопрос-петлю и заметил, что Сатане это понравилось.

— Да, мне про тебя рассказывали: ты смышленый малый. — Он улыбнулся. — Но вот лезть вперед — это признак дурного вкуса!

— Кто рассказывал? — спросил я.

— А как ты думаешь? Твой папа! — Он хохотнул моему удивленному лицу. — Он предупреждал, что ты ко мне явишься и начнешь задавать ненужные вопросы…

— Но я ведь только… — начал я оправдываться.

— Знаю, знаю, — махнул он рукой с серо-пепельной кожей, под которой проглядывали тонкие бордовые жилки.

Внезапно он щелкнул пальцем, и над бюро засияла в воздухе вавилонская клинопись. Буквы словно были отлиты из пылающего голубым огнем стекла.

— Далеким путем он ходил, но устал и вернулся, и записал на камне весь свой труд [17] «Эпос о Гильгамеше», перевод советского ассириолога В. К. Шилейко. , — произнес Сатана с каким-то странным напевным акцентом.

— Это что? — спросил я.

— Это «Сказание о Гильгамеше». — Сатана закурил гаванскую сигару и выпустил дым в потолок.

Буквы погасли, и загорелась надпись: «Пристегните ремни! Не курите».

Сатана продолжал курить.

— Это намек? — спросил я.

— Конечно, мой мальчик. — Сатана улыбнулся своими чувственными тонкими губами с синеватым оттенком. — А как ты думал? Не считаешь же ты, что дяденька Сатана тебе все так и выложит вкратце?

Из стен стали выходить фигуры: Ирина, туристы, один за другим, Йорген, Сибилла. Отдельно вышел Джованни и сел в углу, на табуретке, а рядом с ним встал по стойке «смирно» человек в мундире космического десанта с какими-то странными нашивками в виде змеи, кусающей себя за хвост, с серебряными крыльями. По погонам он был майор. Я почему-то его сразу узнал, хоть и ни разу не видел: это был муж Ирины. Я хотел ему что-то сказать, но передумал: мне было неловко, что мне нравится его жена, да и имени я его не знал. Все фигуры — и мертвые, и живые — были какими-то полупрозрачными, нереальными и смотрели в одну точку пространства, что делало их жутковатыми манекенами. Наконец вышел я и встал за спиной у Ирины, положив ей руку на плечо.

— Чтобы понять что-то одно, надо сперва понять общую схему процесса, понимаешь, амиго?

Сатана достал откуда-то снизу видеопроектор и, ловко подключив его к сети и к своему ноутбуку, запустил его. Сбоку от меня зажегся экран, и я повернул голову.

— Слушай и смотри внимательно, — произнес Сатана со значением. — Чтобы понять действия человека, надо посмотреть на них с космических позиций бытия, понять, в каком он пребывает состоянии или состоит в пребывании. Пребывания благостные ведут человека естественно и плавно между неблагими пребываниями других существ, ему подобных.

— Но ведь можно стабилизировать эти факторы в психике человека посредством воли и мотиваций? Это выведет из «неблагого» состояния пациента? — спросил я с любопытством. На экране в это время быстро мелькали какие-то символы, цифры и геометрические фигуры.

— Другие пребывания — неблагие, ибо в них находятся не по своему желанию.

— Почему «другие»? — удивился я.

— Дурные формы существования. Живые существа ввергаются в них вопреки своим желаниям ракшасами Ямы, то есть собственными действиями, и находятся там не по своей воле. Вот так оные и находятся в аду, будучи еще на материальном энергетическом уровне, — проще говоря, распадаются. В одних сутрах говорится о семи устойчивых состояниях, в других о четырех.

Сатана зачем-то плавно вращал ручку, торчащую сбоку проектора, будто внутри был какой-то механизм.

— Каковы же эти четыре состояния? — Я достал световую ручку и электронный планшет, приготовившись записывать.

— Первое, — погладил он свою окладистую эспаньолку совсем как заправский университетский профессор, — состояние сознания, устремленное к материи, иначе — состояние камня. Второе — состояние, устремленное к ощущениям, или же состояние воды. Записали?

Сатана вопросительно обернулся, и я машинально обернулся вслед за ним. Оказалось, что записывают все присутствующие в комнате.

— Третье, — продолжал Сатана, вынув из кармана лазерную указку и тыкнув лучом куда-то на экран, где застыло изображение ветряных генераторов на длинных мачтах, — состояние, устремленное к понятиям и представлениям, либо состояние воздуха, и четвертое — состояние, устремленное к формирующим факторам, то же, что и состояние огня. Вопросы есть?

Я обратил внимание, что почти все тянут руки, кроме Лайлы, Криса, Азиза и меня.

— Какова их внутренняя сущность? — Это говорила Ирина, но почему-то моим голосом.

— В соответствующей последовательности это четыре группы дхарм с притоком аффективности. Они, в свою очередь, функционируют только на собственной ступени сознания, но не на иной ступени, поскольку частоты колебаний, или пульсаций, если угодно, на разных ступенях не совпадают.