Самуэль Дилэни - Падение башен. Нова

— Ты ударился в самокритику, Мышонок, — Лок обошел столб, стоящий на верху лестницы. — Давай вернемся в Таафит.

— О, конечно, капитан, — Мышонок неожиданно заглянул в искалеченное лицо. Капитан посмотрел на него. В глубине ломаных линий Мышонок увидел улыбку и сострадание. Он засмеялся. — Хотел бы я сейчас иметь с собой сиринкс. Я бы сыграл ваши глаза отдельно от головы. Я бы вывернул нос через обе ноздри и вы бы стали в два раза уродливее, чем сейчас, капитан. — Потом он посмотрел на улицу. Внезапно мокрый тротуар, люди, огни, отражавшиеся калейдоскопом, завертелись пред наполнившимися слезами глазами. — Хотел бы я иметь сейчас сиринкс, — снова прошептал Мышонок, — иметь с собой… сейчас…

Они направились к остановке монорельса.

— Процессы питания, сна, передвижения: как я могу объяснить их современную концепцию кому-нибудь, скажем, из двадцать третьего века?

Катин сидел в стороне от остальных членов экипажа, глядя на танцующих, на себя меж ними, смеющихся у кромки Золота. И сейчас, и там он склонялся над диктофоном.

— Способы, которыми мы осуществляем эти процессы, абсолютно выше понимания человека, родившегося семьсот лет назад, даже если бы он смог понять, что такое внутривенное питание и концентрированная пища. Даже если он окажется поблизости от информатора, чтобы понять, как люди в этом обществе (за исключением очень богатых или очень, очень бедных) принимают пищу. Половина процессов окажется полностью непонятной, другая половина — неприятной. Единственно процесс питья оказался прежним. За тот же период, когда имели место эти изменения — благословение Аштону Кларку — более или менее отмер роман, не удивляйтесь, если здесь существует связь. Раз уж я выбрал эту архаическую форму искусства, должен ли я рассчитывать на людей, которые прочтут мой роман завтра, или же адресовать его во вчера? Прошлое или будущее? Если я выпущу эти элементы из моего повествования, это может придать труду инертность.

Сенсо-рекордер уже ставили и на воспроизведение, и на повторное воспроизведение, поэтому комната была забита танцующими и их призраками. Айдас извлекал бесчисленные звуки и образы из сиринкса Мышонка. Разговоры, настоящие и записанные, заполняли комнату.

— Несмотря на всех тех, кто сейчас танцует около меня, я создаю свое искусство для мифологического разговора с одним единственным человеком. При каких иных обстоятельствах я могу рассчитывать на понимание?

Тай шагнула от Себастьяна.

— Катин, над дверью сигнал горит.

Катин щелкнул диктофоном.

— Мышонок и капитан должны вернуться. Не беспокойся, Тай. Я их встречу, — Катин вышел из комнаты и заспешил через холл к двери.

— Эй, капитан, — Катин широко распахнул дверь, — гости собираются… — он уронил руку с кнопки. Сердце стукнуло дважды где-то в горле и похоже, что остановилось. Он отступил от двери.

— Я полагаю, вы узнали меня и мою сестру? Тогда нет нужды представляться. Можно нам войти?

Катин тщетно пытался открыт рот, чтобы что-нибудь произнести.

— Мы знаем, что его нет. Мы подождем.

Железные ворота со стеклянными узорами закрывала лента пара. Лок взглянул на заросли, силуэтом выделявшиеся на янтаре Таафита.

— Надеюсь, что веселье еще идет, — сказал Мышонок. — Проделать такой путь и застать их дремлющими по углам!

— Блаженство встряхнет их, — начав подниматься в гору, Лок вытянул руки из карманов. Легкий ветер развевал полы его куртки, холодил кожу между пальцами. Он положил ладонь на диск дверной пластины. Дверь распахнулась. Лок шагнул внутрь. — Ни звука, словно они ушли.

Мышонок усмехнулся и с разбегу ворвался в комнату.

Вечеринка была прокручена на рекордере, потом еще и еще. Многочисленные мелодии колыхали дюжину Тай в разных ритмах. Близнецы были растащены в стороны, Себастьян, Себастьян и Себастьян, на разных стадиях опьянения, глотали красную, голубую и зеленую жидкости.

Лок остановился позади Мышонка.

— Линчес, Айдас! Мы достали вашего… Я не могу понять, кто тут кто. Минуточку! — он нащупал на стене выключатель сенсо-рекордера…

С края песчаного бассейна на него глядели близнецы: белые руки висели по бокам, темные были сомкнуты вместе.

Тай сидела у ног Себастьяна, обхватив руками колени: серые глаза поблескивали сквозь полуприкрытые веки.

На длинной шее Катина подергивался кадык.

И Принс с Руби оторвались от созерцания Золота, повернулись к нему.

— Мы, чувствуется, испортили собравшимся веселье. Руби полагала, что они будут развлекаться и позабудут про нас, но… — он пожал плечами. — Я рад, что мы встретились здесь. Иоги так не хотел мне говорить, где ты находишься! Он тебе хороший друг. Но не такой друг, какой я — враг. — Под расстегнутой черной виниловой курткой виднелось что-то элегантно-белое. Плотно сжав губы, он подчеркивал контраст черного и белого. Черные брюки, черные ботинки. Вокруг левой руки, там, где кончалась перчатка — белый мех.

Рука сдавила сердце Лока, еще и еще. Рука эта была внутри него.

— Ты много грозил мне и довольно интересным образом. Как ты намерен выполнить это?

Охвативший Лока страх был смешан с восхищением.

Принс шагнул вперед и крыло зверя Себастьяна коснулось его ноги.

— Пожалуйста… — Принс бросил взгляд на себастьянова питомца. Около песчаного бассейна он остановился, наклонился между близнецами, погрузил протез в песок и сжал кулак. — Ах-х-х… — дыхание со свистом вырывалось сквозь плотно сжатые губы. Он выпрямился, разжал кулак.

Кусок мутного стекла упал, дымясь, на ковер. Айдас отдернул ногу. Линчес только заморгал чаще обычного.

— Как это отвечает на мой вопрос?

— Считай это демонстрацией моей любви к силе и красоте. Ты понял? — он пнул осколки горячего стекла по ковру. — Ба! Слишком много примесей, чтобы соперничать с Мурано. Я пришел сюда…

— Убить меня?

— С доводами.

— А что ты принес помимо доводов?

— Свою правую руку. Я знаю, у тебя нет оружия. Я же доверяю своему собственному. Давай послушаем друг друга, Лок. Аштон Кларк установил некоторые правила.

— Принс, что ты пытаешься сделать?

— Оставить все по-старому.

— Стасис — это смерть.

— Но он менее разрушителен, чем твои бешеные движения.

— Я пират, помнишь?

— Ты очень быстро продвигаешься к тому, чтобы стать величайшим преступником тысячелетия.

— Ты хочешь разъяснить мне вещи, которых я не понимаю?

— Искренне надеюсь, что нет. — К нашему благу, к благу окружающих миров… — Принс засмеялся. — По всей логике спора, Лок, я прав с той самой поры, как началась эта драка. Тебе не приходило это в голову?

Лок сузил глаза.

— Я знаю, ты хочешь иллирион, — продолжал Принс. — Единственное объяснение, зачем тебе это надо — это чтобы нарушить равновесие сил, в противном случае, это не имело бы для тебя никакой ценности. Ты знаешь, что тогда случится?