Майкл Флинн - В Пасти Льва

Эбеновая Тень посмотрела на него.

— Да, первый спикер?

Даушу дернул головой в сторону Донована и повел плечами.

— Не спеши, — сказал Гидула. — Рофорт когда-то писал: «Дом — это груда камней, но не только она. Если его разобрать, камни останутся, но куда же исчезнет дом?»

— Нет у нас времени на твои философствования, — нетерпеливо ответил Даушу. — Сегодня же вечером отправляемся на Ашбанал. Там нас будет ждать Манлий.

— Дом Падаборна был разрушен, — продолжал Гидула. — Но возможно, кое-какие камни остались. Ему вовсе не обязательно вновь становиться собой, чтобы вспомнить свои деяния. А все, что надо нам, — это знания лишь об одном из них.

— Вот уж не знаю, — осклабился Ошуа, — то ли ты, Гидула, и в самом деле мудрец, то ли просто напыщенный старый болван. Впрочем, что один, что второй вполне способны порой выдавать дельные мысли. Что скажешь, Даушу? Предлагаю взять его с собой. Авось знакомое окружение и пробудит в нем парочку воспоминаний.

— Ответственность на тебе, Гидула. — Даушу поднялся. — До тех пор пока это не угрожает остальным, можешь поступать как знаешь.

— Собираешься уже начать распускать слухи?

— Если я начну, тебе лучше бы предоставить мне Падаборна. Если не того самого, то хотя бы его подобие. Натаскай его, если придется. — Клюв посмотрел на то, как Донован накачивается виски. — И если сможешь.

С тем Даушу и удалился. Следом за ним поспешил Сорока.

Гидула тоже начал собираться.

— Он должен быть в порту Риетти до отлетного времени, — сказал он Олафсдоттр. — Держи его подальше от военных. Идешь, Ошуа?

Третий член Триумвирата покачал массивной головой.

— Пожалуй, посижу еще с нашим героем.

— Как знаешь, — сказал Гидула.

Когда старик удалился в сопровождении второго Сороки, Ошуа переместился на другой край стола, чтобы сидеть напротив Донована и Олафсдоттр. Откинувшись назад, он прислонился спиной к перегородке, закинул ногу на стол и заложил сцепленные руки за голову. Улыбка лишь усиливала его сходство с лисой.

— Ну, Геш, — произнес он, — и что же нам с тобой делать?

— Отправить домой? — предложил человек со шрамами. — Сомневаюсь, что мы вам будем хоть сколько-то полезны.

— Скажем прямо, с теми, от кого нет особой пользы, мы поступаем несколько иначе, — возразил Ошуа. — Знаешь, тебе следует поблагодарить Гидулу. Он тебе вообще-то жизнь спас… даже дважды за последний час.

— Вот и скажи мне еще, — проворчал Фудир, — что ваш брат хоть чем-то отличается от Названных.

Псоглавец широко улыбнулся.

— Как сказал один древний пророк: «Мир нуждается в людях всех сортов» [14] Отсылка к Мигелю де Сервантесу Сааведре. «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», часть 2, глава VI. В официальных русскоязычных переводах данный момент упущен. . Люди подобны молекулам газа, о которых лопочут научники. Вроде каждый куда-то бежит, да только в сумме получается, что общество в целом стоит на месте. Когда тебе нужно, чтобы достаточно большое количество людей двигалось в одном направлении, бесполезно просто сидеть и ждать, пока они придут к тем же выводам, что и ты. Отбраковку имеет смысл проводить только потом… если это потом вообще настанет. И знаешь что, дружище Донован? — Он вдруг перестал улыбаться. — Сдается мне, что ты окажешься нам куда полезнее, нежели предполагаешь.

Узкая красная полоса рассекает глотку ночи и расплывается кровью по восточному горизонту. Бан Бриджит наблюдает за этим через окно эркера. Ее рука машинально тянется к груди, к Символу Ночи, но она вспоминает, что одета не в форму. Ее дочь и подчиненная с неприкрытым любопытством смотрят на нее, поскольку, чтобы выглянуть в окно, хозяйка Зала клана Томпсонов повернулась спиной к конфедеративной Тени.

Олафсдоттр, не обращая на то особого внимания, спокойно выбирает закуску на подносе с канапе, который так незаметно и тихо принес мистер Владислав. Услышав, как за ее спиной скрежещет зубами Изящная Бинтсейф, Тень улыбается. Долгая напряженная ночь переходит в не менее продолжительный и тяжелый день.

Мéарана наигрывает сложный, путаный мотив. Это и не гянтрэй, и не голтрэй; так же как и встреча в «Апотете», он колеблется на самом краю, ищет ответов. Нужен лишь повод, чтобы мелодия преобразилась в торжественный гимн или же траурный марш. Многое зависит от того, напоминает она себе, жив ее отец или погиб. Но думает она об этом где-то на глубинном, едва ли осознаваемом уровне. Как-то раз Донован сказал ей, что конфедеративные Тени — непревзойденные мастера пыток, и теперь она в этом убедилась. Ибо Олафсдоттр истязает ее с самого начала своего повествования, уходя от ответа на один-единственный вопрос, который только и имеет значение. От этого простого факта зависит весь строй песни; молчание Равн не может иметь иной цели, кроме как заставить арфистку балансировать на кончике ножа.

И все-таки рассказ ведет Олафсдоттр, а не отец. Его отсутствие само по себе говорит о многом. И вполне возможно, что терзаться сомнениями уже нет смысла.

Мéарана бросает взгляд на бан Бриджит, и в ту же секунду мать отворачивается от окна. Неужели уклончивое молчание Олафсдоттр причиняет страдания и ей? Неужели Гончую тоже грызут сомнения? Хочется ли ей, как и Мéаране, вцепиться конфедератке в горло и выдавить ответы грубой силой?

Если и так, лицо бан Бриджит не выдает ее мыслей. Возможно, ничто не способно разрушить ту стену, которую она возвела вокруг себя после полученной двадцать четыре года назад обиды. И все же Мéарана, предприняв долгое, полное тягот путешествие в обществе Донована, увидела, что тот совсем не такой, каким его помнит мать. Он был одновременно выше и ниже того, что о нем говорили легенды, а потому оказался более или менее похож на человека.

Олафсдоттр нарушает воцарившуюся тишину, вытерев руки о штаны и заявив:

— В «прихлашении на ко-офе» есть о-один небо-олыно-ой изъян… затем прихо-одится предло-ожить ко-ое-что-о еще… ну, или по-опро-осить.

Бан Бриджит насмешливо фыркает.

— Я пойду с тобой.

Олафсдоттр наклоняет голову.

— Да ладно-о, неужели мне не по-оло-ожено-о уединения даже в сто-оль интимный мо-омент? В мо-оей культуре…

— Ты не в своей культуре. Здесь никто не стесняется сходить по своим делам в компании. Изящная Бинтсейф, ты останешься сторожить дверь. Предупреди мистера Тенботтлза, что наша гостья перемещается.

Мéарана хихикает и, когда на нее оборачиваются мать и младшая Гончая, произносит, одновременно заставляя струны выдать арпеджио:

— Неужели вы полагаете ее настолько скверной рассказчицей, что думаете, будто она сбежит, не доведя повествование до конца?