Гедеон - Зазеркалье войны (СИ)

И его прорвало. Впервые в жизни Чимбик рассказал кому-то обо всём, что скопилось у него на душе. То, о чём не знал даже Блайз. Все страхи, сомнения, чувство собственной вины за промашки — всё это клон вывалил на Талику. Он рассказал про самый первый бой на Джеонозисе — как они шли по пустыне, в лоб накатывающемуся на них стальному валу сепаратистов, теряя братьев до тех пор, пока не остались лишь они вдвоём с Блайзом. Рассказал про Рилот, про Мерн Восемь, про всю свою жизнь, идущую от боя до боя. И про Эйнджелу, служившую ему якорем, удерживающим рассудок на краю пропасти, полной тёмного безумия.

Талика лишь молча обнимала его, слушала, и каждое сказанное слово было подобно гранитному валуну, падавшему с плеч Чимбика. Вопреки его страхам, чувства зелтронки оставались прежними. Кошмары сержанта не имели власти над Таликой, и те самые, незнакомые клону чувства беспричинной любви и заботы стали сказочным волшебным эликсиром, живой водой, исцелявшей самые жуткие раны. Неожиданно для себя Чимбик осознал, что его принимают таким, какой он есть: несовершенным, сомневающимся, совершающим ошибки. Что не нужно быть лучшим, сильнейшим, безупречным, эффективным — достаточно просто быть собой. И это понимание принесло покой. Первый раз в своей короткой жизни Чимбик был действительно спокоен. Не собрано-деловит, как перед боем, не опустошён, как после него, — этот покой был совершенно иного рода. Сержант вернулся домой. Туда, где не нужно быть несгибаемым лидером для подчинённых и компетентным сержантом для командиров, а можно просто стать собой.

Чимбик так и не заметил, как уснул, опустошённый, обновлённый, убаюканный теплом и любовью Талики.

Разбудили его радостные детские голоса, принадлежавшие Тилосу и Дане, с разбегу запрыгнувших на диван, где спал клон. И случилось небывалое: ещё не проснувшийся толком клон не кинулся к оружию, не попытался укрыться от опасности, а просто улыбнулся разбудившим его сорванцам, а потом умылся и пошёл завтракать, не чувствуя себя лишним среди шумного большого семейства.

Рассвет принёс новые заботы. Нет, бунт, вопреки всем опасениям Рама, не начался — вообще не наблюдалось ни единой вспышки недовольства, — зато во весь рост встала проблема транспорта для эвакуируемых. Ни Костас, ни Нэйв, ни даже Кох — заместитель Зары — не имели ни малейшего понятия, где взять столько спидеров для такой толпы. В конце концов Рам, не спавший уже третьи сутки, послал всё к ситхам и, приняв дозу стимуляторов, поехал будить Зару. В конце концов, это её люди — вот пусть сама и решает этот вопрос.

Дом Зары мандалорец особо не рассматривал — лишь скользнул глазами по фасаду, отметив, что вся эта халабуда легко завалится от пары попаданий из танковой пушки, — отметил красивый ухоженный сад вокруг, просторный бассейн и взбежал по ступенькам, напрочь проигнорировав дверной звонок, предпочтя вместо этого выбить на двери лихую дробь кулаками. К концу этого «соло на ударных» незапертая старомодная дверь жалобно скрипнула петлями и открылась.

— Ну и что за ди» куты? — задал самому себе риторический вопрос Рам, входя в дом и оглядываясь в поисках хозяйки.

Дом, как и все виденные Рамом зелтронские строения, был произведением искусства. Красивый, без помпезной роскоши, он был со вкусом украшен произведениями местных мастеров. От цветочных букетов расставленных по дому, распространялся дивный аромат, сопровождавший мандалорца на протяжении всего его путешествия по дому Зары. На аскетический вкус мандалорца — дом был чрезмерно красив и перегружен бесполезными безделушками, истинным предназначением которых был сбор пыли. «Видимо, чтобы дроиды не бездельничали», — сделал вывод Рам, наблюдая, как перламутрово-розовый дроид бережно протирает пыль с рамы одной из картин, висящих на стенах. Портреты, пейзажи, натюрморты, голографические снимки города — для мандалорца это были лишь бессмысленно потраченные кредитки, которым можно было бы найти гораздо более полезное применение. На одном из портретов обнаружился и супруг мэра — красавец зелтрон, обнимавший обеих жён.

«Больше похоже на показательный дом с образцовой семейкой из тех дурацких шоу, что так любят аруутизе», — кисло подумал Костас, разглядывая портрет. — «Идиллия, ситх подери. Не хватает только ди» кутского смеха со двора. Интересно, а он правда муж, или так, для галочки? Он зарабатывает деньги, а супруги друг с дружкой милуются.»

От этих мыслей его отвлекло нечто, что мандалорец меньше всего ожидал увидеть в зелтронском доме — оружие. Стены одного из просторных залов были украшены богатой коллекцией холодного и силового оружия разных миров: были тут и силовые пики, и мечи и сабли всех мастей, и «боевая верёвка» эчани, и гунганская электропика, и даже тускенский гаддерфай (или его очень удачная копия). Рам не справился с искушением и снял со стены короткую широкую саблю, привлёкшую его внимание в первую очередь полным отсутствием чеканки, инкрустации и прочей бессмысленной декоративной чуши. Костас воровато огляделся — не видит ли кто его детского поведения, — стянул перчатку и осторожно попробовал заточку клинка. Острая. Сабля явно была боевым оружием, хоть и старым — просто остро заточенный кусок отличной стали, и никакого вибролезвия, энергетических ячеек и других признаков продукта эры высоких технологий. На эфесе мандалорец заметил клеймо-монограмму, но и оно ничего ему не сказало.

«Интересно, сколько тебе лет?» — мысленно спросил Рам, бережно вешая саблю на место.

В свете увиденного недавний вопрос мэра относительно судьбы коллекционного оружия обретал смысл — мало кто бы удержался, чтобы не «затрофеить» что-нибудь подобное этой же сабле. Единственное, что несколько озадачивало Костаса, так это причина, по которой подобные коллекции находились у насквозь мирных зелтронов. Поразмышляв несколько секунд, мандалорец пришёл к выводу, что дело исключительно в эстетическом удовольствии, получаемом от созерцания развешанной на стенах стали, и зашагал дальше, разыскивая хозяйку дома.

Зара обнаружилась в просторном атриуме, высокий сводчатый потолок которого был выполнен из какого-то прозрачного композита. От необычного вида креплений вниз с потолка ниспадали длинные широкие полосы полупрозрачной материи нескольких цветов, заканчивавшихся у самого пола в центре комнаты. Пол был устлан светлым (и можно было поспорить — безумно дорогим) ковром, на котором сидели и лежали молодые зелтроны обоего пола. Собственно, объяснялось это не только притягательностью мягкого ковра, но и тем простым фактом, что свободных мест на креслах и диванах не было. В гостиной леди-мэра расположилось по меньшей мере зелтронов двадцать, и все они, как один, смотрели на вошедшего мандалорца.