Гедеон - Зазеркалье войны (СИ)

В тишине, нарушаемой лишь лязганьем дроидов и гулом танковых репульсоров, раздалась тоскливая, но от того не менее красивая музыка. Похоже на флейту, — пронеслась мимолётная мысль в голове мандалорца. Мелодию подхватили сотни, тысяч голосов, наполнив ночной воздух густым, буквально ощутимым вибрирующим звуком. Ни в этой странной бессловесной песне, ни в окружающих не было и намёка на агрессию, но Костас чувствовал, как по его спине бегут мурашки. Не от страха, или тревожного ожидания перед боем, нет — это как раз было бы привычно, знакомо насквозь, — а что-то совершенно иное. Больше всего это было схоже с тем, что испытывал сам Рам, когда хоронил родителей, но там была его собственная, искренняя скорбь, а тут… тут он ощущал скорбь сотен живых существ. И сам был частью этой скорби.

Руки Костаса коснулись пальцы Зары, крепко сжали и замерли, не разжимаясь, и мандалорцу показалось, что даже сквозь армированную ткань перчаток он чувствует тепло, дающее ему поддержку в этой буре чужих чувств. В другое время комендант пресёк бы подобное, но сейчас… Сейчас, когда его душа была открыта и проницаема для чувств окружающих, этот жест воспринимался естественным и уместным. Да что там — необходимым.

Одна из женщин отделилась от толпы и устало прилегла на гравиносилки. Те самые, что невольно приковывали взгляд мандалорца. Зелтронка со странным, пугающим спокойствием в глазах легла рядом с телами мужчины и ребёнка, обняла их и закрыла глаза. Через несколько секунд Раму почудилось, будто в симфонии чужих чувств что-то оборвалось. Словно умолк один из инструментов в огромном оркестре.

Носилки мягко столкнули в воду, и они медленно поплыли по глади озера, расталкивая золотистые цветы, сопровождаемые всё тем же многоголосым пением. А вскоре и сами уподобились сияющим цветам, вспыхнув ярким золотом химического пламени, за считанные минуты кремировавшего тела. Сплетение голосов постепенно затихало, слух вновь начал различать мелодию одинокой флейты. Она изменилась. Вместо тоски и скорби, музыка рождала умиротворённое спокойствие, разливавшееся по толпе и проникающее в мандалорца. Светлое, незамутнённое чувство нового начала, надежды. Что-то закончилось, что-то началось.

Происходящее было чем-то сродни наваждению, и лишь теперь Костас очнулся, пронзённый, будто молнией, осознанием произошедшего.

— Эй, там же… — Рам отбросил руку Ароры и рванул было к воде, но тут же замер, поняв бессмысленность своего порыва.

— Там же была женщина! — заорал он, тыча рукой в озеро. — Вы, психи, спалили живого человека! Долбаные психопаты…

Сотни непонимающих взглядов скрестились на коменданте города, будто он говорил нечто удивительное и странное. Зара подошла к нему и успокаивающим жестом коснулась плеча:

— Она выбрала уйти с ними, — спокойно, будто речь шла о загородной поездке, сказала леди-мэр. — И она ушла ещё до того, как платформы спустили на воду. Яд агоры дарит безболезненную тихую смерть.

Мандалорец непонимающе смотрел на Зару, пытаясь свести перепутанные мысли воедино, но довлеющая толпа эмпатов не оставляла на это шансов. От возникшего диссонанса в голове коменданта всё перемешалось, и он нашёл единственный выход — убраться подальше отсюда, остаться наедине с собой, своими мыслями и чувствами, избавиться от всего чуждого.

Стряхнув руку Ароры со своего плеча, он чуть ли не бегом добрался до своего спидера и коротко скомандовал водителю ехать к комендатуре. Порядком ошалевший от произошедшего, Нэйв не возразил ни словом, хотя, по идее, должен был проконтролировать мероприятия до самого окончания. Водитель, в полной мере понимавший состояние и настроение начальства, истолковал всё верно — молча вывел спидер из парка и помчал к ставшим родными стенам комендатуры, явно разделяя общее желание оказаться подальше от толпы эмпатов.

Ворвавшись в кабинет, Костас сорвал с головы шлем, вынул первую попавшуюся бутылку из бара, выбил пробку о каблук, едва не разбив стекло, и приложился к горлышку. Вкуса напитка он не чувствовал и даже не мог понять, что, собственно, пьёт. Кажется, ему повезло и попалось что-то алкоголе-содержащее.

— Что за осик там творился? — пробормотал рухнувший в кресло контрразведчик. — Я как будто под наркотой был. Вроде всё видел, но не всё осознавал. Та зелтронка… Они её сожгли?.. Живьём?

Рам оторвался от бутылки, отдышался и медленно ответил:

— Не совсем, как я понял. Вроде она выпила яд и горела уже мёртвая. Но всё равно осик какой-то.

— Вот тебе и планета добреньких пацифистов, — передёрнул плечами Грэм. — Зачем она это сделала? Или это местное жертвоприношение? Опоили какой-то дрянью…

— Я что-то похожее читал, — Костас поставил полупустую бутылку на стол, и ей немедленно завладел контрразведчик. — Это из древности пошло — мол, так любила мужа, что ушла вместе с ним. Вроде как кое-где до сих пор практикуется, на Внешнем Кольце…

— Да ладно! — в перерывах между глотками вставил Нэйв. — Судя по местным, тут мужей у каждой, как грязи. Чего ради из-за одного с жизнью прощаться?

На этот вопрос ответа у Рама не нашлось.

— Слушай… А тебе, по большему счёту, не плевать? — наконец выдал он. — Пусть что хотят — то и воротят, лишь бы нам не мешали и гадостей не делали. Нравится туземцам палить друг дружку с покойниками — пусть палят себе на здоровье.

Грэм пару секунд помолчал, отхлебнул ещё вина, покатал на языке, проглотил, а потом отрицательно качнул головой.

— Не, дружище, — протянул он. — Нельзя так просто к этому относиться. А что, если это у них символ кровной мести? И вот постояли они, все такие трогательно-добренькие, за ручки подержались, нам поулыбались, а теперь сидят по домам и козни строят. Или, ещё банальней. Решила бы эта дамочка «уйти красиво». И вместо сегодняшнего зрелища нас бы ждала террористка-смертница, обвешанная взрывчаткой. И сколько их ещё, таких, готовых умереть ради непонятной нам цели? Нет, — повторил он, — с этим осиком следует разобраться.

Костас посмотрел на него, а потом резюмировал:

— Да… Ну у тебя и работёнка — подозревать всех и вся во всём. Ты как, спишь нормально?

— Только после того, как загляну под кровать и в шкаф и удостоверюсь, что там никого нет, — серьёзно ответил Нэйв, но не выдержал и рассмеялся. Немудрёная шутка словно сорвала створ, за которым скопилось напряжение сегодняшнего дня, и через секунду смеялись все: и Рам, и Нэйв, и даже зашедшая с докладом Ракша, услышавшая лишь окончание шутки. Смеяться она перестала, когда услышала начало истории, пробормотала что-то про «шабблову планету» и, завершив доклад, вернулась на пост. А комендант и «молчи-молчи» занялись делами в ожидании возвращения леди-мэра.