Дэвид Вебер - Война и честь (Война Хонор)

— Есть, сэр!

Начальник штаба отвернулся и принялся отрывисто отдавать приказы, обрадованный, что может заняться чем-то — хоть чем-то! — полезным. Хиггинс тем временем обратился к операционисту.

— Пока Чет занят, у меня есть работа и для вас, Джульетта, — он улыбнулся примерно так же, как улыбнулся бы труп. — Может, у нас и не хватит ракет, чтобы задать жару этим ублюдкам, — сказал он, махнув на тактический дисплей, — но есть одна цель, которую мы в состоянии поразить.

— Сэр?

Вид у операциониста был такой же растерянный, как и голос, и Хиггинс зашелся лающим смешком.

— У нас нет времени закладывать заряды по штатному плану, Джульетта. Поэтому я поручаю вам подготовить схему ведения огня. Когда будем уходить — по старому доброму ядерному заряду на каждый стапель, на каждый неподвижный корпус, на каждый сборочный цех. По всему . Единственное, что вы не должны поразить, это платформы для персонала. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — выдавила она, приходя в ужас при мысли о триллионах и триллионах долларов невосполнимого оборудования и недостроенных кораблях, которые ей предстояло уничтожить.

— Тогда приступайте, — проскрежетал они и снова повернулся к беспощадному дисплею.

Хавьер Жискар снова сверил время. Странно. На флагманской палубе “Властелина космоса” царили спокойствие и порядок. Не было ни повышенных голосов, ни возбуждения. Никто не бегал от консоли к консоли, не переговаривался взволнованными голосами.

И тем не менее, несмотря на порядок и безмятежность, напряжение было физически ощутимым. Десятому оперативному соединению ещё только предстояло вступить в бой, но война уже началась. Или возобновилась. Или как там напишут будущие историки.

Для мужчин и женщин, которым предстояло убивать и погибать, не имело значения, каким именно глаголом это всё назвать, и их командир, сидя в командирском кресле и прислушиваясь к негромкому деловитому гулу голосов, почувствовал, как холодный ветер насквозь продувает его душу. Все мы смертны. Ему надлежало сделать то, что он уже проделывал раньше, в системе под названием Василиск. Тогда у него не было выбора, а сейчас — и того меньше, но это не значит, что ему не терпелось начать.

Он снова сверил время.

Пятнадцать минут.

— Адмирал, на периметре безопасности бандиты!

Ниал МакДоннелл прервал на полуслове разговор с графом Белой Гавани и повернулся к тактику.

— Они только что произвели альфа-переход, — продолжил коммандер Уильям Татнолл. — Мы ещё считаем следы гиперперехода, но их очень много.

МакДоннелл ощутил за спиной присутствие графа Белой Гавани. Александер с трудом сдерживался, чтобы не заговорить. Но ещё до отлета со звезды Ельцина граф дал слово, что, несмотря на своё старшинство, он не станет вмешиваться в руководство боем. Командует МакДоннелл, так он сказал — и сдержал обещание.

— Локус и вектор? — спросил МакДоннелл.

— Переход произведен точно на гипергранице, идут кратчайшим курсом на Сан-Мартин, — немедленно доложил коммандер Дэвид Клэрдон, начальник штаба.

— Есть признаки, что кто-то направляется к терминалу? — поторопил адмирал.

— В данный момент нет, сэр, — осторожно ответил Клэрдон.

МакДоннелл слегка улыбнулся, ибо все на мостике отчетливо расслышали в этом ответе не произнесенное вслух слово “ещё”. Ещё нет.

Адмирал вновь повернулся к главной голосфере, в которой уже появились мерцающие световые обозначения следов гиперперехода бандитов. Насчет местоположения и курса Клэрдон не ошибся. Равно как и Татнолл — их действительно было “очень много”.

— Сэр, по оценке БИЦ у них больше восьмидесяти кораблей стены, — несколько мгновений спустя объявил Татнолл, словно не веря этим цифрам. — Хм, они говорят, что это минимальная оценка, — добавил он.

МакДоннелл услышал, как кто-то пробормотал: “Боже испытующий!” И понял, что этот кто-то довольно точно выразил его собственные чувства.

Определить, сколько из совершивших переход супердредноутов были СД(п), а сколько более старыми кораблями, было невозможно. На месте Томаса Тейсмана он постарался бы пустить в дело как можно больше первых и как можно меньше вторых. Но в любом случае хевы атаковали Звезду Тревора вдвое более мощными силами, чем предполагалось. И поступить, судя по всему, они намеревались именно так, как, по словам Белой Гавани, поступил бы на их месте он.

Но МакДоннелл не мог быть в этом уверен и мысленно с бешеной скоростью перебирал возможные варианты. Ему показалось, он лет десять стоял, не отрываясь от голосферы, но когда он снова посмотрел на часы, то увидел, что прошло менее девяноста секунд.

— “Альфа-Один”, Дэвид, — спокойно сказал он начальнику штаба.

Клэрдон на мгновение взглянул на него, затем отрывисто кивнул.

— Есть “Альфа-Один”, сэр, — ответил он и направился к своей секции, чтобы отдать необходимые распоряжения.

МакДоннелл повернулся к Белой Гавани.

— По-моему, милорд, они делают именно то, что, по вашим словам, сделали бы вы, — с невеселой улыбкой сказал МакДоннелл мантикорцу. — Возможно, конечно, что половина этих кораблей — не более чем электронные фантомы, и все это одна большая уловка, при помощи которой они хотят оттянуть от терминала пикет, не зная, что он находится здесь.

— Это кажется маловероятным, — согласился граф, улыбнувшись в свою очередь, но чуть теплее. — Сомневаюсь, чтобы они имели глупость повторить свой маневр при Василиске. Они знают, что здешние орбитальные форты находятся в полной боеготовности. Захватить терминал они все же могли бы — силы, которые, видимо, направляются к Сан-Мартину, вполне способны подавить все здешние форты. Но мне трудно поверить, чтобы даже Томас Тейсман и Шэннон Форейкер могли выделить достаточное количество кораблей, чтобы ударить по Звезде Тревора двумя оперативными соединениями такого размера. Особенно, если герцогиня Харрингтон права и часть их сил отправилась в Силезию. А если они все же могут напасть на Силезию и при этом направить к Звезде Тревора сто шестьдесят кораблей стены, нам пора формулировать условия нашей капитуляции!

Адмирал Хиггинс, похожий на изъеденное кислотой железное изваяние, стоял на флагманском мостике корабля её величества “Неукротимый” и следил за тем, как остатки его оперативного соединения уходят к гипергранице Грендельсбейна. Никто не заговаривал с ним. Никто к нему не подходил. Вокруг него был очерчен невидимый рубеж, незримый круг боли и ненависти к себе, который никто не осмеливался преступить.

Рассудком он не хуже всех прочих на мостике понимал, что случившееся было не его виной, ибо с такими силами брошенную против него хевами армаду не смог бы остановить никто. Это, разумеется, не гарантировало, что он не станет козлом отпущения — особенно в Адмиралтействе Яначека, — но у него, по крайней мере, хватило здравого смысла и мужества не посылать больше на гибель вверенные ему корабли и людей.