Дэвид Вебер - Война и честь (Война Хонор)

Свернуть они не могли и поэтому продолжали движение по направлению к грейсонцам. Им оставалось только одно: подойти как можно ближе, чтобы перед смертью разглядеть врага как можно отчетливей.

Жискар прекрасно понимал, что они делают, и сердце его обливалось кровью. Он никак, абсолютно никак не мог повлиять на то, что вот-вот должно было случиться. Но преднамеренно послал их на смерть именно он, и, хотя знал, что был прав — что при тех же обстоятельствах он бы снова сделал то же самое, даже твердо зная, каким будет исход, — боль не становилась слабее.

Он видел, как его люди набирают ускорение, устремляясь навстречу смерти, вместо того чтобы бороться за каждое мгновение оставшейся жизни. Он видел, как красные иконки убийц мчатся навстречу — а сенсоры тем временем засекали и подтверждали импеллерные следы одного тяжелого корабля за другим. Он видел ракетный вал, который стер их из космоса. И тогда, наконец, Жискар отвернулся и заставил себя встретиться взглядом с капитаном Гоцци.

— Что теперь говорит БИЦ? — тихо спросил он.

— Получено точное подтверждение импеллерных следов тридцати семи супердредноутов, вероятное ещё трех, и возможное ещё одного, — так же тихо ответил Гоцци. — Кроме того, там находятся по крайней мере еще восемь других кораблей. Маловаты для супердредноутов, но слишком велики для всего, что имеется в реестре манти.

— Судя по тому, что мы только что видели, — сухо сказал Жискар, — это должны быть НЛАКи.

— Да, сэр. Но наши разведчики уверенно сообщили, что они больше, чем мантикорские носители.

— Значит, грейсонцы, — пробормотал Жискар.

— Я тоже так подумал, сэр, — согласился Гоцци.

Жискар чуть слышно хмыкнул.

Подтверждение присутствия крупных сил ГКФ полностью меняло всю тактическую ситуацию. Увеличение мощности сил, которые противостояли ему, при любых обстоятельствах не радовало, но от того, что это грейсонцы, становилось намного хуже. Не только потому, что Флот Республики научился относиться к ГКФ с глубоким уважением, но и по причине далеко идущих последствий.

— Вы считаете, они знали, что мы нападем, сэр? — тихо, чтобы не слышал никто, кроме адмирала, спросил Гоцци.

Жискар снова хмыкнул: начальник штаба опять угадал его мысли.

— Думаю, во всяком случае, они должны были догадываться, что кто-то нападет, — ответил он. — Сомневаюсь, что им удалось узнать про “Удар молнии” — если вы об этом спрашиваете. В этом нет необходимости. Все, что им на самом деле было нужно для устройства засады, — это один аналитик с IQ достаточным, чтобы разобраться с застежками собственных ботинок, и они бы догадались, что произойдет, если переговоры сорвутся. А уж потом даже Яначек бы догадался, что Звезда Тревора — лучшее место для контрудара. В конце концов, если свести вместе концентрацию большей части их новейших кораблей и политическую значимость Сан-Мартина, это, без сомнения, самая важная цель, по которой мы могли бы нанести удар. Именно поэтому здесь наше самое сильное оперативное соединение. А это означает, что, если они захотят нас прижать, выбор именно этого места, без сомнения, вполне логичен. Правда, если они задумали именно это, похоже что с выполнением плана у них вышла некоторая заминка. Мы теперь знаем, что они там, а они не заманили нас достаточно глубоко внутрь системы, чтобы зажать нас в клещи.

Он снова умолк, изучая дисплеи и сопоставляя возможные решения. Вариант: бросить все силы на одну из двух группировок противника. Это прекрасный шанс разгромить любую из них по отдельности, если перехватить её прежде, чем союзники успеют прийти ей на помощь. Но если одна из их группировок решит уклониться от боя, в то время как другая продолжит преследование, то план провалится. Или ещё хуже: они дадут ему ввязаться в бой, но не оставят времени, чтобы разбить ту группировку, которую он “поймал”, прежде чем с тыла на него навалится другая.

Был бы при власти Комитет, окончательное решение принимал бы не он. Решение принял бы народный комиссар, и если бы командующий осмелился спорить, его бы за подобную дерзость расстреляли. Но в новой республике комиссаров не было, и Жискар глубоко вздохнул и заставил себя отдать приказ, на который не отважился бы ни один адмирал Народного Флота.

— Уклонение по плану “Танго-Бейкер-три-один”, — приказал он Гоцци.

— Вы уверены, сэр? — спросил Гоцци, тщательно следя за голосом.

— Уверен, Мариус, — ответил Жискар, едва заметно улыбнувшись. — Я знаю, что Звезда Тревора — наш главный объект. И знаю, почему адмирал Тейсман хотел, чтобы Третий флот был уничтожен. Но если им удалось собрать здесь такую огневую силу, значит, на всех других объектах “Удара молнии” они должны быть совершенно голыми. Это значит, что во всех остальных местах мы, считай, уже надрали им задницу. Я отдаю себе отчет в том, что здесь у нас есть шанс изрядно потрепать или уничтожить три четверти объединенных сил СД(п) Мантикоры и Грейсона. Но у нас и самих слишком много доподвесочных кораблей, а предстоит рискнуть более чем половиной всех наших СД(п). Не говоря уже о весьма отличной от нуля вероятности, что это они зажмут нас между двумя своими соединениями, а не мы переловим их по отдельности. — Он покачал головой. — Нет. Всегда надо думать о будущем, и если мы отделаемся так же легко, как, если я прав, мы отделались везде, сопоставление потерь нанесет удар боевому духу мантикорского общества прямо в солнечное сплетение. Я не хочу дарить им такую победу, которая зачеркнет этот эффект. И не хочу, чтобы они вообразили, что они настолько сильно нас потрепали, что мы не в состоянии продолжать с ними войну.

— Да, сэр, — сказал Гоцци и поспешил к своему терминалу.

Проводив его взглядом, Жискар снова обратился к главной голосфере. Он знал, что вопрос Гоцци отражает беспокойство начштаба за возможные последствия, которые это решение может иметь для карьеры Жискара. Сам же он, спрятав все чувства за уверенным и спокойным выражением лица, перспективами своей карьеры сейчас не интересовался вовсе. Он знал, что Том Тейсман ждет от него в случаях, подобных этому, проявления рассудительности и благоразумия, и не боялся, что Тейсман усмотрит в его решении отступить проявление трусости. К тому же, вполне искренне развеселился Хавьер, если дела пойдут совсем мрачно, он вправе рассчитывать на вмешательство президента.

Нет, его беспокоила вероятность ошибки. Ему казалось, что он прав. Но он мог и ошибиться. А если он ошибся, если упустил уникальную возможность размолотить корабли стены всего Мантикорского Альянса, то, что за этим последует, затмит любые неприятности, которые могут приключиться с любой карьерой.

Когда несколько часов спустя Мишель Жанвье, барон Высокого Хребта, приостановился в коридоре перед полированной деревянной дверью, он тоже размышлял о карьере. Вооруженный часовой — капитан в безупречно аккуратном мундире Королевской Гвардии, — стоявшая навытяжку у этой двери, даже не покосилась на премьер-министра.