Иван Беляев - Галобионты

Странно, но это не беспокоило Антона Николаевича. У его было слишком мало времени, чтобы задуматься над странным поведением Любаши, как правило, Степанов возвращался домой заполночь, когда жена уже спала. Он старался выкраивать каждую свободную минутку для работы в своей лаборатории. Кроме того, Степанов настолько был поглощен мыслями о кознях коллег, что мало внимания обращал на атмосферу в собственном доме. С него было достаточно того, что каждый раз, возвращаясь к себе, он знал, там его ждет Любаша. Если не удавалось перемолвиться с женой и несколькими словами, с него было довольно просто посмотреть на нее спящую, услышать ее ровное спокойное дыхание, втянуть ноздрями запах ее духов, всегда витавший в их спальне.

Побыв с ней рядом несколько часов Степанов, словно Антей, набирался новых сил для возобновления постоянной борьбы. И в самые тяжелые моменты его поддерживало сознание, что где-то недалеко есть Любаша, которая принадлежит ему и всегда будет оставаться рядом. Если бы так оно и было, то Степанову наверняка удалось бы победить, тем более, что приближались времена перестройки.

И как же тяжело ему было, когда оказалось, что Любаша уже давно не принадлежит ему, а по большому счету никогда и не принадлежала… Этого он не смог пережить и сломался. Уход жены исковеркал всю его жизнь, разрушил душу, превратив Степанова в полуманьяка, существующего одной идеей – идеей отмщения…

Роковой для Антона Николаевича час пробил вскоре после трагической гибели при восхождении на пик Сталина Сашки Александрова. Весть о ней потрясла Степанова. Но он и не предполагал, каким ударом она стала для Любаши.

… Антон Николаевич помнил этот черный день так же отчетливо, как если бы он был вчера. Вернувшись домой из института, как всегда, поздней ночью, Степанов еще с порога почувствовал, что произошла беда. Он не мог сказать, что именно случилось, но по квартире витал какой-то жуткий, чуть ли не кладбищенский дух.

– Любаша! – громко позвал Степанов, хотя никогда раньше этого не делал.

Никто не отозвался. Не в силах ступить и шагу, Антон Николаевич долго стоял в темной прихожей в тщетной надежде услышать хоть какой-нибудь звук – доказательство, что в доме все обстоит по-прежнему.

– Любаша! – снова позвал Антон Николаевич, чувствуя, как замирает в груди сердце.

Он не мог вспомнить, сколько времени простоял в прихожей, прежде чем ступить в коридор и, пройдя несколько шагов, толкнуть дверь в сумрачную спальню.

Тикали часы. Из кухни доносилось негромкое гудение холодильника. На первый взгляд все было как обычно. В полной темноте Степанов не мог ничего разглядеть. Но войдя в спальню, он уже не сомневался, что Любаши там нет. Он чувствовал это всем своим существом и все же снова, в третий раз, окликнул ее по имени. В этом зове он излил всю свою боль, всю свою звериную тоску. И в этот миг к Степанову пришло осознание, что он уже давно подспудно ждал этого.

Упав на колени, Степанов уткнулся лицом в изножье кровати и зарыдал…

Позже он нашел письмо от жены. Любаша писала, что ей стала невыносима такая жизнь.

„… Ты, наверное, и сам догадываешься, что я никогда тебя по-настоящему не любила. Я лишь была благодарна тебе за твою любовь. Мне казалось раньше, что этого будет достаточно. Но, видно, я ошибалась. Нельзя жить с человеком вечно, если ты его не любишь…

Прости за то, что сейчас прочтешь, но я должна сказать тебе все. Столько времени меня удерживала только надежда, что ты прославишься и станешь великим ученым. Мечта быть женой нобелевского лауреата кружила мне голову. Я уже рисовала в воображении немыслимо роскошный туалет, в котором буду сидеть в огромном зале и принимать поздравления от самых великих ученых мужей нашего времени. Смешно!

Прости меня, если можешь. Знаю, ты скажешь, я пустая, глупая дурочка, недостойная быть спутницей такого гения, как ты. Я поняла это и потому ухожу.

Не могу больше жить в постоянном ожидании какого-то чуда. Я хочу жить. Пусть мне придется страдать, но я пойму, что это значит – жить в полную силу. Мне уже двадцать шесть, а я ни разу не была по-настоящему влюблена.

Нет! Я скажу тебе все. Пусть это письмо станет моей исповедью. Я любила однажды и любила очень сильно. Это началось еще в детстве – в двенадцать лет. Но я до сих пор считаю, что чувство мое было серьезным и глубоким. Хотя, почему было? Оно и сейчас во мне. Оно всегда во мне жило, как бы я ни старалась запрятать его, скрыть от самой себя.

Я любила твоего друга Сашку Александрова. Помани он меня хоть пальцем и я пошла бы за ним на край света. Но он относился ко мне только как к младшей сестричке и, наверное, относился бы так всю оставшуюся жизнь. Но мне все равно. Я не собираюсь никому навязываться. Я уже хорошо поняла, что нельзя соглашаться жить с человеком, если один из двоих не любит другого.

Я сделала большую ошибку. Прости меня. Я верю, что ты сможешь меня простить. Ведь было бы подлее и гнуснее, если бы оставалась с тобой, но искала приключений на стороне. Ведь я права? Ты не согласился бы на это? Поэтому я и исповедуюсь тебе. Вспомни, ведь мы с тобой никогда не говорили откровенно, по душам. Слишком ты всегда бываешь занят своей наукой, чтобы поинтересоваться моим душевным состоянием. Не думай только, что это упрек. Я хорошо понимаю, как нелегко тебе приходится, но, видно, не суждено мне быть достойной спутницей на твоем тернистом пути.

Извини меня, я пишу несвязно, у меня сейчас и мысли путаются. Я все пытаюсь представить себе твое лицо, когда ты будешь читать это письмо. Значит, я к тебе все же не равнодушна, если меня волнует твоя реакция. Больше всего я желаю, чтобы ты легко перенес мой уход. Потому что я не вернусь никогда. Это окончательное решение, назревавшее долгие месяцы. А если с полной откровенностью, то и годы. Да что там! С самого начала нашей совместной жизни я знала, что рано или поздно наберусь смелости сказать тебе, что не люблю.

Ты можешь подумать, что я жила с тобой из одной только жалости, но это не так. Тут было другое. Я, наивная дурочка, решила принести себя в жертву науке. Я уже видела себя в ореоле эдакой мученицы – жены гениального ученого – благодетеля человечества. Эта роль казалась мне благородной и даже героической. Ты видишь, сколько во мне дешевенького романтизма? Мне страшно, боюсь, что после этих строк ты натворишь какую-нибудь глупость…

Я уже давно поняла, что не гожусь для роли твоей супруги. Долго терпела, ждала, что когда-нибудь все изменится само собой. Но больше не могу. Я задыхаюсь здесь. Если бы ты посмотрел на меня внимательнее, то увидел бы, как я изменилась. Мне страшно смотреть на себя в зеркало – я стала настоящей старухой.

Больше не могу так жить. Прости меня. Прости! Постарайся забыть меня поскорее. Я не стою твоих сожалений. Прощай.