Иван Беляев - Галобионты

Все эти удачи были не способны радовать Степанова, так как после ухода Любаши его уже ничто не могло развеять его угрюмости. И все же, они приносили ему заметное облегчение и позволяли верить, что когда-нибудь наступит час отмщения. Ученый тешил себя мыслью, что жена, увидев, какие он делает успехи, раскается в своем легкомысленном поступке и немедленно вернется к нему. Нечего и говорить, что для Антона Николаевича ни в коей мере не стоял вопрос о том, примет он Любашу, либо нет. Она была необходима ему, как воздух, независимо от того, какие причины толкнули бы ее на возращение к Степанову. Антон Николаевич растравлял свои кровавые душевные раны, представляя, как поглумится он над потерпевшей фиаско Любашей, которая по-другому теперь будет смотреть на него. Степанов не раздумывал над тем, простит ли он когда-нибудь жене ее предательство или до конца дней своих будет напоминать Любаше о ее преступлении.

Возможно, поведи себя Степанов правильным образом, он смог бы добиться успеха. Однако в тот период своей жизни Антон Николаевич был менее чем когда-либо готов к заискиванию перед „нужными“ влиятельными персонами. Кроме того, уход Любаши полностью изменил его отношение к жизни. Слава перестала прельщать Степанова. Презрение к роду человеческому вообще и к отдельным его представителям в частности, присущее Антону Николаевичу еще в бытность его студентом, возросло во сто крат. Теперь к нему примешивалась еще и ненависть. Степанов ненавидел Любашу, презирал себя самого. Но самую лютую злобу Антон Николаевич испытывал к погибшему Сашке, считая его главным виновником своих несчастий. Антон Николаевич точно знал, что если бы Александров был жив, он не остановился бы не перед чем, чтобы отомстить ему. Здесь сказывалась подспудная зависть, которую Антон Николаевич издавна питал к более удачливому, жизнелюбивому счастливцу Сашке. В присутствии друга это неприятное чувство притуплялось под воздействием бьющего через край обаяния Александрова. Но оно никогда не исчезало полностью. Степанов был слишком умен, чтобы обманывать себя, не признавая этого. Когда пришло известие о гибели Александрова, Антон Николаевич искренне расстроился – Сашка был дорог ему, но где-то в тайниках его души шевельнулось нечто, похожее на облегчение. Сашка, пожалуй, был единственным человеком, которого Степанов не мог презирать. Друг ушел навсегда и теперь Антону Николаевичу не грозило терзаться сомнениями в „шекспировско-толстовском духе“ – так называл Степанов все размышления нравственно-философского толка. Последним кирпичиком в глухой стене недоверия к роду человечеству стало предательство жены. Степанову ни разу не пришло в голову, что он, возможно, был в чем-то не прав и сам подтолкнул Любашу к совершению этого поступка. Он был уверен, что виновата только она одна.

Долгими ночными часами, сидя в углу неосвещенной спальни, Степанов измышлял способ мести. Все варианты казались ему недостаточно изощренными. Предательство Любаши стоило особенного возмездия, такого, какого еще не видел этот гнусный мир.

Однажды, когда Антона Николаевича сморила тяжелая дремота, ему приснился кошмар. Он увидел себя в каком-то странном месте, похожем на громадную лабораторию, где за высокими окнами вместо городского пейзажа открывались морские глубины. На столе стоял вместительный аквариум. Обычный, с водорослями, ракушками и компрессором для подачи кислорода. В этом аквариуме плавало только одно живое существо. Во сне Степанов долго присматривался к обитателю мутной воды за стеклом. Он никак не мог разглядеть, кто судорожно мечется в аквариуме. Какая-то непреодолимая сила влекла Антона Николаевича к стеклу. Приникнув лицом к самой стенке аквариума, он внимательно всмотрелся… и в ужасе отпрянул – в мутном крошечном водоеме, среди ракушек и водорослей плавала… Любаша. Он узнал ее огромные синие глаза, золотистые волосы, разметавшиеся в воде; полуоткрытые губы слегка шевелились, словно она что-то говорила ему. Но больше всего Степанова поразил ее взгляд, полный тоски и мольбы о пощаде.

Антон Николаевич проснулся от собственного крика. Воспаленный мозг рождал такие фантазии, от которых впору было бы сойти с ума. Сначала Степанову так и показалось. Но, справившись с эмоциями, он задумался над своим сном более хладнокровно. Как знать, случайно ли подсознание подкинуло ему эту дикую фантазию?

На следующее утро Антон Николаевич позвонил Давыдову и договорился с ним об очередной встрече.

– Я согласен на вас работать, – сказал он сразу после первых приветствий, – вы были правы: мне нужен простор для деятельности и гигантские возможности. Здесь я не смогу этого получить. Помогите мне.

– Антон Николаевич! Вы меня поражаете! – Давыдов действительно выглядел ошеломленным. – Насколько мне известно, у вас сейчас далеко не самый худший период. В прессе проскальзывали сообщения о Нобелевской премии…

– Оставим это, – отмахнулся Степанов, – мне не нужна эта паршивая премия, мне вообще ничего от них не нужно. У меня совершено иные планы. Если бы я мог осуществить их без посторонней помощи, я бы к вам не обращался. Но, поскольку это не возможно, извольте выполнять свое обещание.

– Не слишком ли вы требовательны, Антон Николаевич?

– В чем дело? Вы уже не хотите со мной сотрудничать? Вас пугает мой решительный настрой? Что ж, в таком случае, мне придется поискать более сговорчивых партнеров.

– Вы очень изменились, Антон Николаевич, – заметил вербовщик, – это расставание с супругой так на вас подействовало?

Кровь ударила в лицо Степанову.

– Какого черта вы вмешиваетесь в то, что вас не касается! Я не собираюсь обсуждать с вами эту тему. – Антон Николаевич был взбешен по-настоящему. – И если вы позволите себе еще хотя бы один намек на эту сторону моей жизни, мы с вами больше никогда не увидимся.

– Хорошо, хорошо, Антон Николаевич, – увещевающе залопотал вербовщик, – не надо так переживать. Никто не собирается влезать в вашу личную жизнь.

– У меня складывается впечатление, что вас больше не интересует сотрудничество со мной, я прав? – спросил Степанов напрямик.

– Разумеется нет, Антон Николаевич, вы в корне неправы. Но, откровенно говоря, ваша инициатива явилась для нас сюрпризом. В последнее время ваше положение стало улучшаться, а вы вдруг надумали изменить свою жизнь. Это немного неожиданно. Но, – тут же добавил Давыдов, видя, что Степанов собирается что-то сказать, – мы обрадованы вашим решением. У меня возникло одно предложение: давайте встретимся завтра в это же время, в этом же сквере и обговорим все детали. Я, видите ли, еще не совсем готов к такому разговору.

– Как знаете, – Степанов пожал плечами, – думайте, если вам того хочется. Я тоже буду думать, к кому еще можно будет обратиться.