Сергей Малицкий - Компрессия

– Если смогу. – Он растерянно покачал головой. – Представь на секунду, что эти слова словно… поцелуй. И ты говоришь мне так же. Не целуй меня пока. Пусть это будет там. В будущем. И я отвечаю тебе: не понимаю.

– Это разное.

Она шагнула к нему, обняла, прижалась, поймала губы и мгновенно лишила его и дыхания, и речи.

– Послушай, – спросил Кидди, когда смог говорить. – Примерно пять – шесть часов назад я вырвал из-под языка волоконце утвердителя. Сейчас мне кажется, что я видел чудесный, удивительный сон. Но тогда, сразу после пробуждения, я был уверен, что это была реальность! Что я просто вышел из одной комнаты и вошел в другую. Понимаешь? Скажи мне. Вот. Эти два крыла, эти два видения, пусть они будут как поцелуй и удивительные слова о любви. Что из них Земля, а что, к примеру, долина ночного леса?

– И Земля, и долина ночного леса, и ледяная страна у студеного моря, и все, что хочешь, – это слова любви. – Она сняла руки с плеч Кидди и, расставив их в стороны, стала ходить по стволу дерева. – Или слова ненависти. Или слова равнодушия. А сны, что видят те, кто мельтешит в виде искристого тумана, – это паузы между словами. А поцелуй – это я! Сомневаешься?

– Нет, – улыбнулся он. – Уверен в этом. Но ведь ты не клала утвердитель под язык? И не вырывала его? Как ты справляешься со… снами?

– Как? – Она вновь опустилась на ствол дерева, потянула к себе тонкое одеяло, которое Кидди держал в руках. – Твой отпуск заканчивается завтра?

– Да.

– Глупо, – она прикусила губу. – Люди должны летать, как птицы, или расти, как деревья. Не думать об отпуске, о работе, о жилище… Так глупо тратить на это жизнь. Эта работа, отпуск, эти хлопоты, обязательства – это все словно придуманная зима. Ее могло не быть, но кто-то слишком изобретательный придумал ее и предъявил человечеству, и с тех пор большая его часть воспринимает зиму как данность. Мерзнет и мучается.

– Глупо, – кивнул Кидди. – Нет бы взмахнуть крыльями – и косяками к югу. Или придумать что-то гораздо более теплое.

– Ты никому не расскажешь об этом? – она смотрела на него испытующе. – Более того, ты никогда не будешь спрашивать у меня об этом, даже если я не скажу почти ничего?

– Конечно, – прошептал Кидди.

– Вот, – она повернулась к нему плечом и оттянула пластырь. – Мне не нужно глотать или пить что-либо. Вот он.

На ее плече подрагивало сотнями тонких щупальцев пятно утвердителя.

– Миха!

И вновь орг продолжал сидеть неподвижно, вот только его голова повернулась к Кидди, и лучи солнца, бьющие с востока, отразились в безжизненных зрачках.

– Ты предполагал, что я, Кидди Гипмор, могу добраться до твоего разговорника?

– Я думал об этом, – ответил орг.

– Ты сам хотел оставить мне какое-нибудь сообщение?

– Только в том случае, если бы ты попросил об этом, – ответил орг после паузы. – Я должен продиктовать тебе сообщение только в том случае, если бы ты попросил меня об этом.

– Ну так я прошу! – воскликнул Кидди.

– Иди в задницу, Кидди, – ответил орг.

– Сообщение! – почти зарычал Кидди. – Озвучь мне то, что просил передать для меня Миха!

– Уже озвучил, – спокойно ответил орг голосом Михи. – Именно это Миха и записал для Кидди Гипмора: «Иди в задницу, Кидди». И добавил, что надо смотреть, в кого стреляешь, Кидди. Надо думать, что делаешь, Кидди. Надо ограничивать себя, Кидди. Надо быть человеком, Кидди.

– Это все? – оторопел Кидди.

– Никаких уточнений в базе не содержится. Мы миновали условный периметр. Пеленгаторы предупреждают о нарушении границы.

– Какие пеленгаторы? – не понял Кидди. – Какой периметр? Что Миха хотел передать мне?!

Где-то снизу раздался грохот, и корпус купе ощутимо встряхнуло.

– Повреждены направляющие, я вынужден совершить аварийную посадку, – немедленно отозвался Джеф.

– Какие, к черту могут, быть повреждения? – заорал Кидди, пытаясь вырваться из тисков защитного поля.

– До земли сто пятьдесят метров, – спокойно ответил Джеф. – Ресурс системы стабилизации позволяет предотвратить свободное падение. Хозяин может не волноваться, защитное поле работает автономно. В целях исключения психического ущерба пассажир купе будет искусственно введен в бессознательное состояние. Это продлится меньше минуты.

– К черту бессозн…

Стиай уводил Сиф. Уводил по узкой улочке между газонами университетского городка, между сонными в утренний час двухэтажными скворечнями коттеджей, между брошенными где попало, размалеванными в дикие цвета купе. Пешеходная лента дробилась на матовые шестиугольники псевдограва, и Сиф шла по ним босиком.

«Откуда здесь псевдограв? – недоумевал Кидди. – И откуда здесь Сиф? И почему она позволяет ему держать себя за руку?»

Стиснув твердыми пальцами безвольную руку Сиф выше локтя, Стиай уводил ее.

– Сиф! – попытался закричать Кидди, но только шипенье вырвалось из его горла. Тяжесть ударила по коленям и потянула его к земле. Дыхание остановилось между ключицами, в глазах засверкали искры, и Кидди понял, что теперь, в это самое мгновение, он рушится, как рушится старый дом. Трещат стены, сыплется в открывающиеся щели пыль, обрушивается, ломая перекрытия, крыша. Еще немного, и вместо высокого крепкого здания окажется только груда развалин. Вот только привкус крови откуда, откуда привкус крови на губах?

– Парень! – раздался голос над ухом. – Хватит уже спать! Вылезай! Приехали!

– Парень! – раздался голос над ухом. – Хватит уже спать! Ну что? Не обделался? Вылезай! Приехали!

Кидди шевельнулся, проглотил слюну, провел языком по губам, но глаза открыл только от повторившегося грохота. Над ним склонился рослый бородатый тип в линялой куртке, а за его спиной, в проеме открытой двери купе, стоял седой старик в странной одежде, украшенной ленточками и лоскутами меха. Он осторожно тыкал каким-то вытянутым предметом в лежащее перед ним тело.

– Ты смотри-ка, – хохотнул старик. – Ну точно! Я тебе сразу сказал – орг. С одного выстрела положил! Как думаешь, смогу я выручить за него несколько монет у кузнеца?

– Вряд ли, в нем почти что один лишь пластик, вот если ты купе на части порежешь… – отозвался бородач и рывком выволок Кидди за шиворот из кресла. – Принимай пассажира.

Купе стояло, накренившись, на лесной поляне. Вокруг высились сосны, мелькала в солнечных лучах мошкара, в отдалении звенели птицы, пахло осенью. Кидди приложил к губам ладонь, увидел кровь, слизнул ее, растерянно уставился на лежащее в траве тело.

Это был Джеф. Все его тело выше пояса было покрыто отверстиями, а середина груди, та ее часть, в которой находился разговорник Михи, процессоры и главные механизмы, разворочена и превращена в месиво металла и пластика.