Александр Громов - Наработка на отказ

Нуньес сочувственно кивнул. Понятно, отчего флайдарт развалился в воздухе: он же с цереброуправлением. На карьере пилота с синдромом Клоцци можно ставить жирный крест. Так, а чем этот клоццанутый занимался после отставки? Гм… пробелы. Неопределенный род занятий – по 87 год. Далее: Скандинавия, Берген. Курс петрографии с упором на разведку редких и рассеянных элементов… Очень хорошо. Участие в экспедициях: Антарктический горст, кратер Тихо… Просто замечательно. Контракт с северянами через их представительство на Земле. В Редуте: краткосрочные курсы разведчиков и (предположительно) начальная ступень школы выживания. Прекрасно.

Нуньес встал, заходил по комнате. Теперь он знал ответ. Ай да северяне! Два года темнить и отмалчиваться, скрывать то, что, казалось бы, скрыть невозможно… Понятно, зачем им понадобился пилот со специальностью геологоразведчика, и понятно, почему они не воспользовались официальным каналом – через Межзону. Конечно, не велика премудрость геологическая съемка, можно подучить любого, но специалист все же предпочтительнее, пусть даже накормленный психотропной дрянью. С толчками тоже все ясно: направленные ядерные мини-заряды, ускоренный метод. А не маленькое, видно, месторождение на этой стороне, повезло Редуту… Впрочем, Редуту ли еще?

Заверещал распылитель, принимая в утробу четыре листка. Информация, конечно, открытая, хотя и не подлежащая, иной от Пикара не получишь, но все-таки… Нуньес ткнул пальцем в клавишу:

– Кхм… Дежурный, есть что-нибудь новое?

– Да, господин полковник. Вакцину привезли, сейчас начинаем.

Нуньес прокашлялся. Сплюнул в платок.

– Вакцинацию отставить… э-э… до особого распоряжения. На завтра десять ноль-ноль назначаю учение по отражению массированного воздушного нападения со стороны вероятного противника. Буду присутствовать лично. Передайте Нильсену, пусть приведет в порядок имитатор. И чтобы никаких регламентных работ, вы меня поняли? Никаких.

– Будет исполнено, господин полковник. Еще что-нибудь?

На этот раз «еще что нибудь» Нуньес пропустил мимо ушей.

– Дежурный… – Он помолчал. – Что вы думаете насчет этих… толчков?

– Северяне долбят тоннель, господин полковник. Это все знают.

– Откуда?

Неопределенное мычание – на другом конце провода дежурный прикусил язык. Нуньес дал отбой, хмыкнул. Век живи, век учись… а толку? Во всяком случае уже ясно, какого тона придерживаться в отчете. Закончить и отправить непременно сегодня: когда начнутся боевые действия, будет поздно. Границе конец. Какой бы крен ни приняли события, границы здесь уже не будет. Как это поется: «Вперед, линейная пехота, вперед сквозь огнь…» Господи, с чем же там рифмуется «огнь»? Надо же, забыл. Ну и ладно… Нуньес почувствовал прилив сил, захотелось расправить плечи. Рано в отставку, рано. Конечно, о линейной пехоте пора забыть, но и на оперативно-штабной работе потребуются офицеры с опытом службы в местных условиях…

А почему бы, собственно, и нет?

С борта грузовой платформы Симо наблюдал за погрузкой. Грузить было особенно нечего. Низко над сельвой, крутясь, шла вихревая туча, похожая на спиральную галактику с четырьмя ветвями. Мини-тайфунчик, сигнальная ракета перед хорошей атакой.

– Скорее, вы, там! Ливень идет.

Вольфганг, красный от натуги, протолкнул в грузовой люк холодильник с образцами флоры.

– Готово.

– А скафандры? – спросил Симо. – Скафандры взял?

– Так мы же вернемся…

Верно… Симо кисло улыбнулся, кивнул. Конечно, вернемся… завтра. Ну, послезавтра. Что я им буду послезавтра врать, подумал он в отчаянии. Что? Прибегут – растерянные, обманутые… И самым ужасным, отчего захочется закрыть лицо, будет уверенность ребят в том, что я точно так же был обманут; они не позволят себе думать иначе, даже Ахмет. Блажен, кто верует. Чернов тоже верует в то, что сделает все возможное для того, чтобы двое-трое из нас вернулись из Межзоны со статусом наблюдателей, и господи, как же мне хочется в это поверить… этим он всех и купил. Но мы не вернемся. Чернов дал себя уговорить, уже сейчас, должно быть, прикидывает, какие пружины нажать, с кем переговорить в первую очередь, с кем во вторую и какие выбрать слова, – он действительно сделает все возможное. Но когда явно, голо, грубо встанет вопрос, кого ему спасать: вонючих вариадонтов или старого, хотя и заблуждающегося, друга, можно не сомневаться, кого он выберет… И мы не вернемся.

– Там опять Третий… – сказал Вольфганг. – Стоит и ждет вас.

– А сам что же? – Симо постарался не встретиться с Вольфгангом взглядом.

– Он не хочет говорить со мной. Он хочет говорить с вами.

Из бокового люка высунулся Ахмет. Прислушивался с интересом.

– Скажи ему… – по лицу Симо прошла судорога. Он ощутил неожиданную злость: какого черта… Мало для них сделали? – Скажи ему, что меня нет дома, что ли…

Взлететь успели до ливня.

Лысый. Противно смотреть. Такой лысый, что выть хочется, и мало радости, что не уникален. Сзади еще кое-что есть, жаль, под шлемом не видно, но спереди лыс, как глобус. Нет, если набычиться и наклонить голову, то можно разглядеть, что и не темечке не совсем гладок, осталось еще, хоть и прорежено. Можно даже поднатужиться и вообразить, что обзавелся всего-то благородными залысинами, но поди попробуй заставить поднатужиться окружающих – всем видно, что не залысины вовсе, а натуральная плешь. Плюс на минус дает минус: плешь благородной быть никак не может. Даже не одна, а две плеши, и обе умеют за себя постоять, обходят центральный оазис, норовя сойтись на затылке. Противно. Пора бы уже привыкнуть, но все равно – противно. И за что? Дурацкий вопрос, между прочим. Значит, так надо, так уж получилось, а ты терпи и не комплексуй. Работа у тебя есть и не ври, что неинтересная, быт устроен, Лиза у тебя есть, чего же больше? Нет, еще и волос хочется, будто Лизе не все равно, и еще чтобы росточек был побольше, а вид помужественней, чтобы, значит, гипотетические девочки не воротили носы… Дурак ты, человек, бывший сапиенс, не видишь ты счастья своего, мимо чешешь и еще рычишь на тех, кто поправляет. Так и пропрешь мимо.

Шабан сидел на уступе торчащей из снега остроконечной глыбы, с наслаждением вытянув гудящие от долгого подъема ноги, и смотрелся в нарукавное зеркальце, потому что больше делать было нечего. Пока поднимались, прояснилось, низовой ветер отогнал облако в долину и теперь стали отчетливо видны изломанные пики хребта Турковского, забитые снегом ущелья, белые шапки далеких вершин и крутые, не удерживающие снега склоны.

– Как думаете, на какой мы высоте? – спросил Роджер.

– Тысячи четыре, – лениво ответил Шабан. – Может быть, четыре сто – сто пятьдесят. Не больше. Для такой высоты очень хорошая видимость. Обычно здесь всегда туман.