Джон Браннер - Всем стоять на Занзибаре

Сейчас, размышляя над проблемой их отъезда, он, войдя в пещеру, увидел, что ученый сидит по-турецки, завернувшись в одеяло. Казалось, он был погружен в глубокую задумчивость. Когда Дональд спросил, хорошо ли он себя чувствует и осилит ли дорогу до подводной лодки, первой реакцией Сугайгунтунга был встречный вопрос:

– Можете достать мне бумагу и ручку?

– Не время, – жестко ответил Дональд. – Вы уже оправились? Джога-Джонг договорился, чтобы нас вывезли сегодня вечером.

– Я не хочу, чтобы меня увозили, – сказал Сугайгунтунг.

– Может, в его исхудалом теле еще бродит лихорадка? Дональд спросил снова:

– Вам уже лучше?

– Да, намного лучше, и я сказал, что мне нужна бумага. Здесь ее можно достать?

Дональд прикусил губу. Минуту спустя он дал обещание, в которое не верил сам, мол, пойдет что-нибудь поищет, и, пятясь, вышел из пещеры. Поискав Джога-Джонга, он застал его за разговором с медсестрой.

– Мистер Хоган, – вежливо кивнул революционер. – Я слышал, доктор Сугайгунтунг почти выздоровел, и его можно перевезти на подлодку, как запланировано.

– Он только что сказал мне, что не хочет ехать. – Только когда он услышал, как его собственный голос произносит эти слова, до него окончательно дошел их смысл. «Совершить такое, вытерпеть такое, а потом не иметь на руках ничего?..»

Он встретился взглядом с Джога-Джонгом и на мгновение понял, что они с главой повстанцев – люди одного склада: в этот осколок вечности у него тоже появилась цель, и он никому не позволит встать у него на пути.

– Тогда чего же он хочет?

– Я его не спрашивал.

– Здесь ему оставаться нельзя. У правительства хорошие компьютеры. Вскоре они заметят, что лодки приплывают сюда слишком часто, и придут к неизбежному выводу. Нам придется перебазироваться на другой остров, где люди к нам настроены более благожелательно. Это будет долгий, тяжелый переход через джунгли и болото и много опасных переправ на лодках. Стареющему и больному человеку его не вынести.

– И вернуться назад он тоже не может, – сказал Дональд и про себя добавил: «А если бы и мог, я бы ему не позволил».

– В некотором смысле, – обронил после минутного раздумья Джога-Джонг, – несопротивляющееся тело перевезти проще.

– Надо думать.

– Надо думать, это остатки вызванного лихорадкой бреда, так?

– Разумеется.

Они прекрасно поняли друг друга.

– Но ведь я дала ему достаточно лекарств и ручаюсь, что он…

– Лекарство, которое вы ему давали, он принимал охотно? – прервал ее Джога-Джонг.

Она кивнула.

– Тогда сегодня вечером, незадолго до того, как мы должны будем пожелать вам доброго пути, мистер Хоган…

Дональд, однако, едва его слушал. Проблема улажена, можно вернуться к мыслям о Дедушке Лоа.

– Мэри!

С горечью глядя на наползающую шеренгу одинаково скучных пригородов, переваливших через холм в ее уютную английскую долину, Мэри Уотмог слушала взволнованный голос мужа. Она отпила разом половину своего джина (наливая помногу, она почему-то чувствовала себя виноватой), повернулась от окна как раз в тот момент, когда он вошел в комнату, размахивая письмом точно победным флагом.

– От Бенинского консорциума! Слушай! Уважаемый и тому подобное… Так, где это? Да, вот она, важная часть. «Хотя мы не можем обещать вам вознаграждение столь же щедрое, какое мы предоставляем кандидатам с более узкой специализацией и большей квалификацией, мы искренне надеемся, что такой опыт, какой вы описали в вашем письме, окажется ценным для наших сотрудников на начальных стадиях проекта. Пожалуйста, дайте нам знать, когда вам будет удобно прибыть в наш лондонский офис и обсудить этот вопрос лично».

Тщательно выговаривая слова – джин подействовал на нее сильнее и гораздо быстрее, чем она ожидала, – Мэри сказала:

– Похоже, хоть кто-то из этих черномазых наконец одумался.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Разве это не очевидно? Они никогда не были способны управлять собственными делами, а теперь это наконец поняли и позвали на помощь кого-то, кто знает, что делает.

Виктор свернул письмо, потом, опустив на него взгляд, начал складывать лист гармошкой. Не поднимая головы, он сказал:

– Э… Сомневаюсь, дорогая, что в основе этого проекта лежит именно такой подход.

В голове у него промелькнуло краткое видение: хорошенькое девичье личико на экране телефона, на заднем плане – темная мужская фигура.

«Жизнь меняется. И нет смысла надеяться на возрождение моего мира или мира Мэри. Но я ведь сполна получил удовольствие с Карен. Вероятно, есть еще шанс…»

– Подход, может быть, и другой, – сказала Мэри. – Но ведь факт остается фактом, правда?

– Возможно, конечно, – стесненно согласился он. – Но боюсь, было бы… э… некорректно называть это такими словами. Можно многих обидеть. Ведь правда?

– Ты начинаешь говорить, как мой отец, – бросила Мэри. Эта фраза вот уже двадцать лет служила прелюдией к ссоре. – И посмотри, куда его завели такие речи! Его вышвырнула кучка неблагодарных выскочек! Ну, дорогая, мы же не будем напрямую отвечать за Бенинский проект, понимаешь… Нашим работодателем будет американская компания, которая заключила с ними контракт.

– Терпеть не могу американцев. Я тебе тысячу раз это говорила. Вот увидишь, над тобой поставят какого-нибудь сопливого коричневоносого нахала вдвое моложе тебя, который станет настаивать, чтобы ты звал его боссом и кланялся всякий раз, когда он соизволит к тебе обратиться! Что ты делаешь?

Виктор аккуратно разорвал письмо на четыре части.

– Ну и какой тогда от этого толк, а? – сказал он, обращаясь не к жене, а в пространство. – На какой-нибудь вечеринке она неминуемо напьется и начнет обзывать премьер-министра или еще кого-нибудь коричневоносым, и что мне тогда делать? Вернуться сюда или куда-нибудь похуже, поэтому…

Он повернулся на каблуках.

– Куда ты идешь?

– Да заткнись же, ладно?

Она пожала плечами. У Виктора то и дело случаются эти приступы дурного настроения. На вечеринке у Ханнигэмов на прошлой неделе, например. Просто чудо, что Мэг Ханнингэм не дала ему пощечину. Но, как и всегда, он это переживет и, вероятно, уже завтра станет отрицать, что когда-либо говорил такое. И письмо он порвал только на четыре части, поэтому его еще можно прочесть, и утешительно знать, что по прошествии стольких лет глупые африканцы наконец сообразили, кто их кормит…

Услышав выстрел, она сперва не поверила, что он донесся из дома. Даже после, открыв дверь в кабинет Виктора и увидев, что его мозги забрызгали ковер из шкуры зебры, она в это не поверила.