Дэн Симмонс - Олимп

Харман почти ни слова не разобрал из этой тарабарщины, однако решил и дальше втягивать собеседника в разговор: авось рано или поздно сболтнёт что-нибудь полезное.

– Просперо, твой господин, называл тебя аватарой земной биосферы, когда мы с ним толковали, с твоим господином, на орбитальном острове девять месяцев назад, – произнёс мужчина.

– Ага, – откликнулся призрак и вновь рассмеялся. – А я его зову Вонючкой Томом.

Обернувшееся к человеку полудетское зеленоватое лицо мерцало во тьме, словно редкое тропическое растение, в сплетённых ветвях которого они только что едва не запутались.

– Друг Никого, муж бедной Ады, Харман, в моих очах ты грешник, чья судьба вес обрела негаданно-нежданно, по меньшей мере в этом дольнем мире, не содержанья ради: тусклый облик важнее! Первый ты среди людей, кто непригоден жить все Пять Двадцаток подобно прежним яствам Калибана, поскольку время и его отливы тебя уж на безумье обрекли. И нечего передо мной храбриться, задор этот – задор самоубийцы.

Мужчина совсем запутался. Однако, сколько бы он ни взывал и ни сыпал вопросами, Ариэль не проронил, а может, не проронила больше ни слова до самого рассвета, ждать которого оставалось около трёх часов и многие мили.

Примерно через час после того, как Харман поверил, что совершенно выдохся, ему позволили прислониться к высокому валуну, чтобы немного собраться с силами. Но вот, с первыми проблесками утра, мужчина заметил свою ошибку.

«Валун» оказался частью стены огромного здания, уступами вздымающегося к небу, – храма, как решил про себя супруг Ады, «наглотавшийся» книг на эту тему. И лишь теперь до мужчины дошло, на что же смотрят его глаза и чего касаются усталые руки.

Каждый дюйм постройки покрывала резьба; некоторые узоры были шириной с человеческий локоть, но большинство из них Харман мог бы прикрыть ладонью.

На этих изображениях, всё ярче выступающих под лучами тропического солнца, лучи которого просачивались через буйные кроны сплетённых растений, люди занимались любовью… Точнее сказать, сексом. Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, группа с группой, со слонами, с конями (во всяком случае, эти звери напоминали коней из туринской драмы), с быками, с обезьянами…

Будущий отец уставился на диковину во все глаза. Пусть Харман и прожил на Земле девяносто девять лет, однако ничего подобного видеть ему ещё не доводилось. На уровне изумлённого взора был тщательно вырезан мужчина, который лежал, сунув голову между ляжками партнёрши, в то время как его собрат, широко расставив над ним ноги, опускал твёрдый пенис ей же в открытый рот, а другая женщина с чем-то вроде искусственного члена входила в первую сзади, тогда как первая, в свой черёд, словно ей было мало двух мужиков и подруги, левой рукой мастурбировала возбуждённого жеребца, а правой массировала гениталии человека, стоявшего рядом с конём.

Муж Ады шагнул назад и окинул взглядом увитую лозами храмовую стену. Тысячи, а то и десятки тысяч вариаций на туже тему являли Харману такие способы плотской близости, о которых он не помышлял и даже не мог помыслить… Упрощённые фигурки, овальные лица и груди, глаза миндалевидной формы, сытые и мерзкие улыбки до ушей…

– Где это мы? – спросил мужчина. И призрак фальцетом пропел:

Вот в полумраке рисуются статуи Древних творцов над моей головой. Канули в Лету твои почитатели, Памятник похоти жадной людской! [36]

Похищенный сделал ещё одну попытку:

– Что это за место?

Впервые аватара ответила попросту:

– Кхаджурахо [37].

Но Харман всё равно ничего не понял. Дух биосферы указал на него тонким пальцем, два маленьких зелёных человечка подхватили пленника под руки, и процессия двинулась прочь от храма по едва различимой тропинке, проложенной сквозь густую чащу. Обернувшись, мужчина заметил не одну, а несколько внушительных каменных построек, покрытых снизу доверху эротическими фризами, отданных на прихоть жадных до разрушения джунглей. Совокупляющиеся фигуры обвивал виноград, затеняла густая трава, сжимали крепкие корни, по ним вились изумрудные усики…

Но вот загадочное место под названием Кхаджурахо растворилось в пышной листве, и Харман, уже не отвлекаясь, мрачно побрёл за полупрозрачным существом.

Когда восходящее солнце окрасило дикую зелень десятью тысячами оттенков – похищенный даже не подозревал, что такие существуют, – мужчина размышлял об одном: как ему вернуться в Ардис, к любимой Аде, или хотя бы на Мост – прежде чем Петир улетит на соньере. Не терять же, в самом деле, целых три дня, ожидая, пока молодой человек возвратится за Ханной и выздоровевшим (если целебная колыбель подействует) Никем-Одиссеем.

– Ариэль, – вдруг обратился мужчина к маленькому созданию, которое безмятежно парило впереди, возглавляя шеренгу зеков.

– Что угодно, сэр?

Не будь этот голос таким бесполым, он бы гораздо меньше действовал на нервы пленнику.

– Как ты меня перенёс от Золотых Ворот в эти джунгли?

– Согласись, о смертный, получилось довольно ловко.

– Ещё бы, – поддакнул Харман, боясь, как бы бледное существо вновь не ударилось в бессвязную болтовню. – И всё-таки объясни.

– А как вы путешествуете с места на место, когда не летаете, разлёгшись брюхом книзу в соньере?

– Факсуем, – ответил муж Ады. – Но я не видел павильонов на Мачу-Пикчу… Там нет факс-узлов.

Ариэль подплыл (или подплыла) к нему по воздуху, задевая гибкие ветки; мужчину и маленьких зелёных человечков окатило дождём из холодной росы.

– Нуждался ли твой друг Даэман в павильонах, когда десять месяцев назад его сожрал аллозавр?

Пленник застыл как вкопанный. Провожатые зеки замерли вместе с ним, не торопясь тянуть подконвойного за руки.

«Ну конечно же!» – осенило Хармана. Слепец! Ведь разгадка всё время была у него перед глазами. Разумеется, желая попасть в иное место или же наведаться в лазарет по случаю очередной Двадцатки, человек отправлялся к ближайшему павильону. Но будучи раненным, а то и убитым в итоге несчастного случая, как Даэман, растерзанный динозавром, землянин уже ничего не делал – кольца сами его забирали.

Муж Ады был там, на острове Просперо, среди целебных баков, куда поступали нагие тела, чтобы восстановиться в бурлящей жидкости с голубыми червями, а потом быть отосланными обратно. Следуя наставлениям Просперо, Харман и Даэман сами отправили новоприбывших назад – по крайней мере тех, кого смогли.

«Люди способны перемещаться без помощи павильонов и сети из трёхсот с чем-то там факс-узлов». Всю свою жизнь, чуть ли не сотню лет, мужчина смотрел – и не видел. Представление о том, что пострадавших "призывают домой «посты», настолько глубоко врезалось в умы, что стало почти религией в отличие от «легко объяснимых», «научных» павильонов.