Дэн Симмонс - Олимп

Быстроногий решает, что настала пора вступить в разговор.

– Мне надо увидеть Зевса, богиня.

Дух поворачивается в его сторону. Огромная грудастая фигура движется без малейшего трения: она словно парит, а не стоит на камне. Вокруг курятся и дымятся густые тучи. Окутанное вуалью или похожее на вуаль лицо склоняется, глаза чернее чёрного пристально смотрят на человека.

– Тебе надо видеть Великого Громовержца, Бессмертного над Бессмертными, Пеласгийского Зевса, Владыку Десяти Тысяч Храмов и Додонского святилища [46]. Отца богов и людей, Верховного Повелителя над Грозовыми Тучами, Того-Кто-Всеми-Командует?

– Ага, – отвечает Ахилл.

– По какому вопросу? – осведомляется Никта. На этот раз мужеубийцу опережает Гефест:

– Пелид желает поместить в баки Целителя смертную женщину, о Праматерь первого чёрного бесполого яйца. Он хочет попросить Кронида, чтобы тот приказал Сороконожке воскресить царицу амазонок Пентесилею.

Богиня смеётся. Если речи её были подобны плеску волн о прибрежные скалы, то смех напоминает ахейцу зимнюю бурю, что воет над Эгейским морем.

– Пентесилею? – хихикая, переспрашивает облачённая в чёрный наряд. – Безмозглую блондиночку, лесбийскую тёлку с большими сиськами? Во имя всех миллионов Земель, на кой тебе возвращать к жизни эту мускулистую девицу, Пелеев сын? В конце концов, я сама наблюдала, как ты насадил её вместе с конём на громадное отцовское копьё, будто шашлык на вертел.

– У меня нет выбора, – рокочет быстроногий. – Я полюбил.

Ночь усмехается снова.

– Полюбил? Ахиллес, который тащит в постель и рабынь, и пленённых царских дочек, и похищенных цариц без разбора с такой же лёгкостью, как другие едят маслины, только косточки выплюнутые летят? Ты полюбил?

– Во всём виноваты духи Афродиты с феромонами, – вставляет Гефест, не поднимаясь с колен. Богиня обрывает смех.

– Какая марка?

– Номер пять, – ворчит кузнец. – Зелье Пака [47]. Запускает в кровяной поток саморазмножающиеся наномашинки, которые постоянно производят всё больше молекул зависимости, а также лишает мозг эндорфинов и сератонина, если жертва не действует под влиянием одержимости. Противоядия не существует.

Ночь обращает скульптурное лицо-вуаль к Ахиллесу.

– По-моему, тебя как следует поимели, Пелид. Зевс нипочём не позволит восстановить кратковечного, тем паче амазонку: об этой расе он вообще не вспоминает, а если и вспомнит, то сразу выкинет из головы. Отец всех богов и людей не даст и ломаного гроша за жизнь амазонки, особенно девственницы. Для него воскресить смертного – значит осквернить умения и баки Целителя.

– А я всё равно попрошу, – упрямо говорит быстроногий. Большегрудый призрак в эбеновых лохмотьях молча глядит на него, потом на коленопреклонённого Гефеста.

– Хромой покровитель огня, усердный ремесленник на службе у более благородных олимпийцев, что ты видишь, взирая на этого кратковечного?

– Идиота траханого, – хмыкает калека.

– А вот я вижу квантовую сингулярность, – кидает Никта. – Чёрную дыру вероятностей. Тысячи уравнений с одним и тем же трёхбалльным решением. Отчего это, кузнец?

Гефест ещё раз хмыкает.

– Ещё щенком, почти личинкой, его мать Фетида, та, что со спутанными водорослями на грудях, держала надменного отпрыска в небесном квантовом пламени. Вероятность его погибели: день, час, минута и способ – стопроцентна, и поскольку не подлежит изменениям, то вроде как наделяет Ахилла неуязвимостью ко всем остальным опасностям.

– Да уж-шшшшшшшшш, – шипит окутанная мглой богиня. – Скажи мне, сын Геры, муж бестолковой Грации, она же Аглая Преславная, почему ты помогаешь этому человеку?

Карлик склоняется ниже.

– Сначала он одолел меня в честном бою, возлюбленная повелительница ужасного мрака. Потом я и сам втянулся: получилось так, что наши интересы совпали.

– Так ты желаешь найти владыку Зевса? – шепчет Ночь.

Откуда-то справа, из чёрных каньонов, доносится вой.

– Моё желание, о богиня, – остановить поток растущего! Хаоса.

Та, к кому он обратился, кивает и поднимает лик-покрывало! к тучам, клубящимся вокруг замковых башен.

– Я слышу крики звёзд, хромой ремесленник. И знаю: говоря о Хаосе, ты имел в виду хаос на квантовом уровне. За исключением Зевса ты единственный меж олимпийцев, кто помнит нас и наши мысли до Великой Перемены… кого занимают мелочи вроде физики.

Гефест молчит, не смея оторвать взора от чёрного камня.

– Ты следишь за квантовым потоком, кузнец? – В голосе Никты сквозит непонятное Ахиллесу раздражение и гнев.

– Да, богиня.

– И сколько, по-твоему, нам осталось, если воронка хаоса вероятностей продолжит расти логарифмически?

– Несколько дней, богиня, – басит калека. – А то и меньше.

– Судьбы согласны с тобой, отродье Геры, – роняет призрак. Пелиду мучительно хочется прижать заскорузлые ладони к ушам, лишь бы не слышать раскатов сумасшедшего прибоя. – Мойры, эти чужеродные существа, которых смертные нарицают богинями участи, денно и нощно корпят над электронными счётами, манипулируя пузырями магнитной энергии на многомильных витках вычислительной ДНК, и с каждым днём их взгляды на будущее становятся всё туманнее, нити вероятностей расслаиваются, путаются – можно подумать, сломался ткацкий станок самого Времени.

– Это всё гребаный Сетебос, – ворчит Гефест. – Тысяча извинений, мадам.

– Да нет, ты совершенно прав, кузнец, – отвечает чёрная великанша. – Это всё гребаный Сетебос; в кои-то веки он вырвался на волю из арктических морей своего мира. Знаешь, ведь Многорукий уже явился на Землю – не на планету сего кратко-вечного, а на нашу прежнюю родину.

– Нет, – говорит хромой и наконец-то поднимает лицо. – Этого я не знал.

– О да, Мозг пролез через Брано-щёлку. – Никта хохочет, и Ахиллес не выдерживает: зажимает ладонями уши. Подобные звуки не для смертных.

– И что обещают Мойры? – шепчет Гефест.

– Прядильщица Клото сулит нам считанные часы прежде, чем квантовый поток взорвёт изнутри эту вселенную, – молвит богиня. – Атропа Неотвратимая, владеющая ненавистными ножницами, лезвия которых в намеченный миг перерезают нить каждой жизни, уверяет, будто бы впереди целый месяц.

– А что Лахесис? – спрашивает покровитель огня.

– Та, кто распределяет жребии, самая искусная, на мой взгляд, из одолевших фрактальные волны электронных счётов, предвещает победу Хаоса в этой вселенной и в этой Бране через неделю-другую. Как ни крути, а времени остаётся в обрез, ремесленник.

– Ты помышляешь о бегстве, богиня?

Ночь не отвечает. По склонам утёсов и глубоким долинам эхом разлетается вой. Призрак наконец изрекает:

– А куда бежать, кузнец? Даже нам, горстке первичных бессмертных, никуда не деться из этого мира, где мы родились, если он будет ввергнут в хаос. Какую бы Брану мы ни создали, куда бы ни телепортировались, вслед за нами потянутся нити разрушения. Нет, ремесленник, это бессмысленно.