Мэрион Брэдли - Король-олень (Туманы Авалона - 3)

... и все же Гвенвифар не могла удержаться от воспоминаний - особенно в утро того дня, когда Ланселет должен был приехать ко двору с женой и сыном... да, он теперь женатый мужчина, он женат на кузине Гвенвифар. Теперь он приходится родичем не только ее мужу, но и ей самой. Она поцелует его в знак приветствия, и в том не будет греха.

Артур повернулся - словно эхо мыслей жены разбудило его, - и улыбнулся Гвенвифар.

- Сегодня - день Пятидесятницы, милая моя, - сказал он, - и сюда съедутся все наши родичи и друзья. Так дай же мне полюбоваться на твою улыбку.

Гвенвифар улыбнулась мужу. Артур привлек ее к себе и поцеловал; его рука скользнула по груди Гвенвифар.

- Ты уверена, что сегодняшний день не будет тебе неприятен? Я никому не позволю думать, будто ты стала меньше значить для меня, - обеспокоенно произнес Артур. - Ты ведь не стара, и Бог еще может одарить нас детьми, если будет на то его воля. Но подвластные мне короли требуют... жизнь штука ненадежная, и я должен назвать имя наследника. Когда родится наш первый сын, милая, можно будет считать, будто сегодняшнего дня никогда и не было, и я уверен, что юный Галахад не станет оспаривать трон у своего кузена, а будет преданно служить ему, как Гавейн служит мне...

"Может, это даже и правда", - подумала Гвенвифар, поддаваясь нежным ласкам мужа. О таком даже рассказывается в Библии: взять хоть мать Иоанна Крестителя, кузена Девы - Бог отворил ей чрево, когда она давным-давно вышла из детородного возраста. А ей, Гвенвифар, даже нет еще тридцати... И Ланселет как-то говорил, что мать родила его осле тридцати. Может, на этот раз, после стольких лет, она наконец-то поднимется с супружеского ложа, неся в себе сына. И теперь, когда она научилась не просто подчиняться, как надлежит послушной жене, но и получать удовольствие от его прикосновений, от заполняющего ее мужского естества, она, конечно же, стала мягче, и ей легче будет зачать и выносить ребенка...

Несомненно, это оказалось только к лучшему, что три года назад, когда она носила дитя Ланселета, что-то пошло не так... у нее трижды не пришли месячные, и она сказала кое-кому из своих дам, что ждет ребенка; но затем, три месяца спустя, когда плоду следовало начинать шевелиться, оказалось, что на самом деле ничего нет... но конечно же, теперь, с тем новым теплом, что она ощутила в себе после пробуждения, на этот раз все пойдет так, как она хочет. И Элейна не сможет больше злорадствовать и торжествовать над нею... Элейне удалось некоторое время побыть матерью наследника короля - но она, Гвенвифар, станет матерью сына короля...

Чуть позднее, когда они одевались, Гвенвифар сказала нечто в этом роде, и Артур обеспокоенно взглянул на нее.

- Неужто жена Ланселета относится к тебе с пренебрежением, Гвен? Мне казалось, что вы с ней подруги...

- О да, мы и вправду подруги, - отозвалась Гвенвифар, сморгнув слезы, - но с женщинами всегда так... женщины, имеющие сыновей, всегда считают себя лучше бесплодных женщин. Даже жена свинопаса, родив ребенка, будет с презрением и жалостью думать о королеве, не способной подарить своему лорду даже одного-единственного сына.

Артур поцеловал ее в шею.

- Не плачь, солнышко, не нужно. Ты лучше всех на свете. Ни одна женщина не сравнится с тобой, даже если родит мне дюжину сыновей.

- В самом деле? - переспросила Гвенвифар, и в голосе ее проскользнула легкая издевка. - А ведь я - всего лишь часть сделки. Мой отец дал тебе сотню конных рыцарей и меня в придачу, - и ты послушно принял меня, чтоб получить воинов - но я оказалась скверным товаром...

Артур с недоверием взглянул на нее.

- Неужто ты все эти годы не можешь мне этого простить, моя Гвен? Но ведь ты же должна знать, что с того самого мига, как я впервые взглянул на тебя, уже никто не будет мне милее, чем ты! - сказал он и обнял ее. Гвенвифар застыла, борясь со слезами, и Артур поцеловал ее в уголок глаза. - Гвен, Гвен, как ты могла так подумать! Ты - моя жена, моя возлюбленная, моя ненаглядная, и никакие силы нас не разлучат. Если бы мне нужна была племенная кобыла, способная рожать сыновей - их бы уже было предостаточно, видит Бог!

- Но ты их так и не завел, - отозвалась Гвенвифар все так же холодно и натянуто. - Я с радостью взяла бы твоего сына на воспитание и вырастила его как твоего наследника. Но ты полагаешь, что я недостойна воспитывать твоего сына... и это ты толкнул меня в объятия Ланселета...

- О, моя Гвен, - жалобно, словно наказанный мальчишка, произнес Артур. - Так ты не можешь простить мне этого давнего безумия? Я был пьян, и мне показалось, что ты неравнодушна к Ланселету... Мне подумалось, что это доставит тебе удовольствие и что если это вправду я повинен в том, что ты не можешь забеременеть, то ты родишь ребенка от человека, столь близкого мне, что я с легким сердцем смогу назвать плод той ночи своим наследником. Но по большей части это произошло из-за того, что я был пьян...

- Иногда мне кажется, - с каменным лицом произнесла Гвенвифар, - что Ланселета ты любишь больше, чем меня. Можешь ли ты чистосердечно сказать, что хотел доставить удовольствие мне, а не ему, которого любишь больше всех?..

Артур вздрогнул, словно ужаленный, разомкнул объятие и уронил руки.

- Неужто это грешно - любить своего родича и думать и об его удовольствии тоже? Это правда, я люблю вас обоих...

- В Священном Писании сказано, что за такой грех был уничтожен целый город, - сказала Гвенвифар. Артур побелел как полотно.

- В моей любви к родичу моему Ланселету нет ничего бесчестного, Гвен. Сам царь Давид говорил о родиче своем и кузене Ионафане: "Любовь твоя была для меня превыше любви женской", - и Бог не покарал его. Она связывает товарищей по оружию. Неужто ты посмеешь назвать эту любовь грешной, Гвенвифар? Я готов признаться в ней даже перед престолом Господним...

Он умолк, не в силах больше вымолвить ни слова - у него пересохло в горле.

В голосе Гвенвифар зазвучали истеричные нотки:

- Можешь ли ты поклясться, что тогда, когда ты привел его на наше ложе... я видела, что ты прикасался к нему с такой любовью, какой никогда не выказывал к женщине, которую мой отец дал тебе в жены... когда ты ввел меня в этот грех... можешь ли ты поклясться, что это не был твой собственный грех, и что все твои красивые слова не прикрывали тот самый грех, из-за которого на Содом обрушился огонь небесный?

Смертельно бледный Артур уставился на жену.

- Ты, должно быть, обезумела, моя леди. Той ночью, о которой ты говоришь, я был пьян и не знаю, что ты тогда могла увидеть. Это был Белтайн, и во всех над была сила Богини. Боюсь, все эти молитвы и размышления о грехе сводят тебя с ума, моя Гвен.

- Христианину не подобает так говорить!

- Именно поэтому я и не могу назвать себя христианином! - крикнул Артур, наконец-то потеряв терпение. - Мне надоели все эти разговоры о грехе! Если бы я отослал тебя прочь - а ведь мне советовали это сделать, но я не послушался, потому что слишком люблю тебя! - и взял другую женщину...